Совсем плохо дело.

Не успели мы допить чай, как в лабораторию вошел Паутов:

— Андрей, ты уже на работе? Рано ты сегодня. Там товарищи из Москвы прибыли. Следователь из генпрокуратуры, три опера с Петровки и психолог из НИИ МВД СССР.

— Психолог? — удивился я. — А он кому мозги вправлять собрался?

— Его стезя — криминалистическая психология. Ноу хау. У нас в Союзе еще не прижилось.

— Психология — вещь нужная, — кивнул я. — Аристарх Бенедиктович, можно я с Федей на фабрику с утра смотаюсь? Он сильно просит. Туда, где Зверева работала, я же там всех почти знаю, помогу ему информацию нарыть. Да, Федя?

— Да-да, Аристарх Бенедиктович. Петров мне как проводник нужен. Сегодня новая смена заступает, их тоже поспрашивать нужно.

— Я не против, только Андрея вызывает следователь генпрокуратуры.

— Зачем? — опешил я.

— До него дошли слухи, что ты знаком был с убитыми Зверевой и Роговой. Хочет лично с тобой поговорить.

— Когда?

— Прямо сейчас, просили меня тебя к ним отправить, когда на работу придешь. В восьмом кабинете они заседают. Уже с шести утра как.

— Понял, схожу поговорю, — я встал и пошел к выходу.

— Андрей, — остановил меня Паутов, положив руку на плечо. — Ты точно ничего не скрываешь?

— Аристарх Бенедиктович, если бы я их убил, вы бы меня давно раскусили. Так?

Паутов отвернулся, пряча смущение. Ему стало вдруг неудобно за высказанное подозрение:

— Иди, Андрей, и следи за тем, что говорить будешь. Лишнего не сболтни.

И посмотрел на меня так, будто меня нужно было спасать.

— Мне нечего скрывать, Аристарх Бенедиктович.

— Даже если так. Вернее, я знаю, что это так. Но… Сам понимаешь. Слова по-разному повернуть можно.

— Понимаю.

* * *

Я постучался в дверь восьмого кабинета. Непривычно так делать. Всегда “открывал его с ноги”.

— Войдите! — раздался сильный, но немного сиплый голос.

Я потянул ручку и вошел. Вместо облезлого стола Погодина в кабинете красовался широкий, совсем новенький стол с полировкой под красное дерево. За ним восседал мужчина в синей прокурорской форме с золотистыми петлицами. На каждой по три “майорских” звезды в ряд. Старший советник юстиции, по-нашему полковник. Мужик для такой должности и звания казался слишком молодым. Лет тридцать пять, не больше. Взгляд тяжелый, лицо проницательное и немного отталкивающее. Неприятный тип. Высоко на лбу намечаются залысины. “Полковник” пытается их скрыть, прилизывая на бок вьющиеся пепельного цвета волосы.

За вторым столом (где раньше сидел напарник Феди, который еще так и не вышел с больничного) расположилась дама лет тридцати утонченной наружности. Этакая обнищавшая княгиня. Обнищавшая, потому что одета довольно лаконично. Мышиного цвета юбка и белая блузка под горлышко, с длинным рукавом. Каштановые волосы заплетены в барашек на затылке. Бледное лицо почти без единой морщинки можно назвать красивым, если не брать в расчет такой же, как у прокурорского, тяжелый и проницательный взгляд. Блин… Такое ощущение, что в гестапо попал.

— Петров Андрей Григорьевич, — представился я. — Из криминалистического отдела.

— Следователь по особо важным делам Горохов Никита Егорович, — прокурорский кивнул мне на свободный стул. — Присаживайтесь. А это Ожегова Светлана Валерьевна, старший лейтенант милиции. Сотрудник НИИ МВД СССР, специализируется на кримпсихологии.

— Очень приятно, — соврал я и искоса глянул на “княгиню”.

Она со скучающим видом смотрела, будто сквозь меня. Понято. Слесарь для знати из МВД СССР — холоп.

Я сел на стул и пристально посмотрел в глаза следаку. Тот даже не моргнул:

— Андрей Петрович, — вкрадчиво начал он. — Где вы были позавчера вечером? Около 23.00 часов.

— А к чему такой странный вопрос? — включил я дурачка.

— Попрошу ответить, — в его голосе появились ледяные нотки.

— Дома, спал.

— Это может кто-нибудь подтвердить?

— Нет, я живу с матерью, но она сейчас в отпуске. Гостит у подруги детства в Севастополе. Воздухом морским дышит. Астма у нее обострилась.

Горохов глаз с меня не сводил. Затем спросил, где я был в ночь убийства Зины. В ту ночь я был тоже дома. Но подтвердить мать это не сможет. Столько времени прошло, не помнит она тот день. Конечно, если ей скажу, подтвердит, но не хочу ее впутывать в свои дрязги, сам разберусь. Тем более, что от ее слов особо ничего не поменяется. Все понимают, что мать всегда будет выгораживать своего сына.

— Скажите, Андрей Григорьевич, как вы попали в милицию?

— По рекомендации.

— Чьей?

Черт… Не скажу же, что конторские меня сюда посадили.

— Горкома, — соврал я.

— Допустим, — кивнул Горохов. — Читал я ваше личное дело. И про медаль знаю. И про желание поступить в школу милицию знаю. Хорошее рвение у вас. Но немного странное.

— Это почему?

— Ну как же? В милиции много не платят. День ненормированный, работа не из легких. С чего вдруг такое желание у вчерашнего школьника? И родственников у вас в этой сфере нет, по чьим стопам бы пошли. По моим сведениям, вы изначально в медицинский собирались поступать.

Вот гад! Хорошо подготовился. Когда только успел?

— Передумал с медициной связываться, — пожал плечами я. — Многосерийный фильм посмотрел про милицию и передумал.

— Какой фильм?

— “Следствие ведут знатоки”. До сих пор смотрю. А вы?

— Я вас попрошу из города никуда не уезжать. Даже на выходные.

— Могу дать подписку о невыезде, — улыбнулся я.

— Не надо. Пока обойдемся без нее. И последний вопрос. Подозреваемый Трошкин ваш друг?

— Друг.

— Странные у вас друзья.

— Почему?

— В убийстве подозревается. И, возможно, не в одном.

— Он ни при чем.

— Откуда такая уверенность? Почему вы его покрываете? — следак вдруг привстал. — Или это он вас покрывает?

— Доказательств его вины нет. То, что он был в тот вечер в гостях у убитой, ничего не доказывает. Я могу засвидетельствовать, что Илья был влюблен в Звереву. И долго пытался завязать с ней отношения. Тем более, он не мог убить других девушек. Не такой он человек.

— Каких других девушек? Мы расследуем убийство Зверевой и исчезновение ребенка.

— Вы сами знаете, каких.

— Ваша осведомленность меня удивляет. Официально дела еще не объединены. Почему вы думаете, что это сделал один и тот же человек?

Прокурорский перестал