Шрифт:
Закладка:
— Помню ее этот поясок, — вздохнул Петрович. — Любила Раиска в нем щеголять. Последний раз ее когда видел, она как раз в нем была. Я еще подумал, что не подходит эта красная штука к синему платью. Торчит, понимаешь, прямо в глаза лезет. Но вслух ничего не сказал. Она меня к себе вызывала, подписать бумажки на увольнение по отрицательным мотивам — на того несуна с банкой лака. Напиши, говорит, Петрович, на Степанова характеристику. Только правдивую, а то он, говорит, жаловаться собрался, что, мол, увольняют его незаконно. А сама сидит, лицо красное, как этот самый поясок. Что с вами, говорю я, Раиса Робертовна? Щеки горят, будто давление, как у моей бабки. А она мне говорит, что Степанов этот всю кровь ей выпил. Представляешь, Зверевой кровь выпил? Что кричал, говорит, и ругался у нее в кабинете.
— А что за Степанов? — заинтересовался я.
— Да лоб молодой. Здоровый, как лось, а толку — как с цыпленка холодца.
— Понял, Петрович, спасибо тебе. Пора мне, работа ждет.
— Ну ты не забывай старика. Заходи иногда…
* * *
Я постучал в дверь кабинета Зверевой.
— Войдите, — раздался оттуда приятный женский голос.
Я потянул за ручку и оказался в знакомом кабинете. За столом Зверевой сидела пухлая, но миловидная женщина. Бывшая напарница Трошкина по кабинету, которую поставили временно (а может, и с перспективой) на место начальника кадров.
— Здравствуй, Оля.
— Петров? Привет! Ты опять к нам? Молодец, а то Петрович своих “подмастерьев” с фабрики толпами выгоняет. Замучилась оформлять уже. Еще и беда такая с Раисой Робертовной… Слышал? И Илью забрали. Одна я на всю фабрику осталась.
— Я как раз по этому поводу. Покажи-ка мне, Оленька, личное дело Степанова, которого за воровство турнули недавно.
— Ты что, Андрей! Не положено. Зачем тебе это?
— Вообще-то я из милиции…
— Ах да! Точно! Петрович же говорил, что ты туда устроился. Совсем забыла. Прости… Так ты что? Убийство Раисы Робертовны расследуешь?
— Расследуешь — это громко сказано, — улыбнулся я. — На подхвате мы с напарником у москвичей.
Оля протянула мне тонкую папку из еще не потрепанного картона:
— Он, когда уходил, скандал устроил. Орал, мол, Петрович пьет — и его не трогают, а его самого за какие-то надуманные мелкие хищения увольняют. Я же, кричал, не прогуливаю и не пью, как мастер. А Раиса Робертовна за Петровича вступилась. Пусть, говорит, выпивает фронтовик маленько, но мужик он — кремень и никогда не опаздывает, и за тридцать лет работы на фабрике ни одного прогула не заработал. Тогда Степанов обозвал Звереву ведьмой, представляешь, прямо при сыне. Олежка с ней был. А Раиса Робертовна разозлилась и сказала, что мол, трудовую не отдаст, пока тот не извинится перед ней, и чтобы сын ее при этом тоже был. Степанов выскочил и исчез. Мы его уволили без личного присутствия. Он потом приперся за трудовой, а Зверева ему напомнила свое требование. Тот извинился, а она ему говорит, что этого недостаточно. Сын не слышал. Вечером, говорит, придешь ко мне на лестничную площадку в доме, где я живу, и попросишь прощения в подъезде — при сыне. Ужасно зла она на него была, ну, ты представляешь!
— Когда это было, Оля? — встрепенулся я.
— Да пару дней назад.
— Почему ты это сотрудникам вчера не рассказала?
— Так не было меня вчера, сегодня только с больничного вышла и сразу в бой.
Я открыл анкету личного дела и обомлел. На меня смотрел тот самый “сталевар с советского плаката”, что так мило беседовал с Зиной, когда я зашел за характеристикой к ней. Вспомнил его. Та же широкоскулая самодовольная рожа. Глаза с ироничным прищуром.
Я почитал его анкету. Степанов Валерий Гаврилович, 1957 года рождения. Ничего необычного. Школа, ПТУ, армия. Обычный советский парень со склонностью к клептомании. Я записал его адресок и протянул папку кадровичке:
— Спасибо, Оленька, побежал я.
— Олежку не нашли? — крикнула вдогонку она.
— Найдем, теперь точно найдем!
Я спустился в цех и нашел Погодина. Тот грустно слонялся среди работяг, пытаясь нарыть хоть какую-то ценную информацию.
Я схватил его за рукав и оттащил в сторонку:
— Бросай, Федя, это гиблое дело. Погнали, адрес проверим один, пока у нас машина под жопой.
— А что я начальнику своему скажу? Егорыч меня сдаст. Он языком любит трепать!
— Не ссы, это по убийству Зверевой адресок проверить надо. Интересный там тип живет. Возможно, наш клиент…
— Как это? Убийца, что ли?
— Долго объяснять, по дороге расскажу. Поехали.
— Только с Егорычем сам будешь договариваться!
Глава 21
Оперская копейка неслась по колдобинам грунтовой дороги. Асфальт приказал долго жить еще пару километров назад. Мы ехали среди покосишихся бревенчатых домишек с шиферными крышами, на которых желтыми медузами мохрилась лишайниковая растительность.
Окраины Новоульяновска изобиловали частным сектором из слившихся с городом окрестных деревенек. Город разрастался со скоростью звука, неумолимо поглощая ветхие деревушки. Проглатывал дома, кривые огородики и целые улицы. Дома шли под снос, а их жителям давали квартиры в новостройке по по нормам квадратных метров на человека, которые возводили тут же рядом. С балкона панельной многоэтажки можно было наблюдать деревенскую жизнь, которая еще пурхалась и держалась на плаву, но была обречена погрязнуть в глобальной урбанизации.
Часто в таких панельках можно было встретить козу или куриц на балконе. Деревенские привычки держать в хозяйстве животину искоренялись с трудом.
Нередко сами хозяева оборудовали на балконе лежак. Ночевали на свежем воздухе, рассказывая, что в бетонной коробке им тесно и душно. И кажется, что потолок падает. Нет простора для русской души.
В один из таких районов нас привел адрес, что выписал я из личного дела Степанова Валерия Гавриловича. Человек-несун, скандалист и, надеюсь, наш подозреваемый.
Меня мучил один вопрос — как такой молодой парень успел превратиться в маньяка? Первая жертва (Вера Соболева) погибла чуть больше года назад. Тогда этот архаровец еще не работал на фабрике.
Егорыч с прохожих переключился на колдобины. Он сочно матерился и ругался с ними, будто с живыми созданиями. Сам за них отвечал, накручивал и еще больше злился. Несмотря на угрозы, ямки и кочки все равно бесстрашно прыгали нам под колеса. Машина
