Ян.

Обалдеть!

Пришел!

Сердце замирает, когда в толпе безошибочно распознаю своего Илюху.

Стоит совсем неподалеку от моей матушки в компании Черепанова и Клима.

— И как их только пропустили! — ворчливо шепчет Аленка, тоже заприметившая парней.

— Как всех. По паспорту, — расплываюсь в широкой улыбке, потому что настроение стремительно улучшается.

— Сашка-Сашка, — многозначительно на меня смотрит.

Не одобряет нашу связь. По-прежнему. Еще и обижается на то, что я «впутала ее в свою паутину лжи».

А как иначе? Так мои предки думают, что я провожу время с ней и не беспокоятся. Какие еще варианты? Расстаться с Ильей я пока не готова, хоть и понимаю, что будущего у нас нет…

— Сейчас на сцену поднимутся выпускники одиннадцатого «А». Поддержим ребят громкими аплодисментами!

Ведущий объявляет наш выход. Девчонки щебечут и нервно расправляют белоснежные фартуки (праздничную а-ля советскую школьную форму, в которую каждая из нас запакована).

Парни, с шарами в руках, смеясь и переговариваясь, первыми выстраиваются в шеренгу.

— Лента, Сашка! — восклицает Лисицына и, пока я соображаю, что к чему, мастерски успевает ее зафиксировать. Расправляет блестящую надпись «выпускник», и пристегивает шелковую ткань невесть откуда взявшейся невидимкой.

— Падает с плеча, зараза!

— Уже нет. Все красиво.

— Идем, Лиса! — Рома тянет ее за руку.

Взбегаем по ступенькам. «Прекрасная» половина нашего серпентария занимает свои места. Кто-то из пацанов раньше времени отпускает воздушный шарик.

Вот Беркут! Даже тут отлепиться от своей Аленки не может. Поставил строго перед собой. Обнимает.

Как это мило…

Я присаживаюсь на стул, который заботливо приготовил для меня Камиль. Закидываю ногу на ногу, удобно беру гитару и регулирую стойку микрофона.

— Один раз, один. Всем привет…

Осматриваю широкий плацдарм, под завязку заполненный людьми. Ловлю их позитив и поддержку.

Клево.

Странное дело, вообще не переживаю. Выступать на линейке перед тысячей школьников совсем-совсем нестрашно, а вот знать, что Илья наконец-то услышит, как я пою сольно, немного волнительно. Долго с этим тянула. Стеснялась.

Одноклассники, стоящие за спиной, затихают. Я, выдержав еще секунд пять, настраиваюсь и начинаю играть.

— Я запомню каждого, кто был со мной.

Давайте вместе не будем забывать:

Здесь была моя первая любовь,

Здесь были мои первые друзья.

А-ай, невыносимо!

Как-будто моя рана становится все шире.

А-ай, и в этом новом мире

Нам не потеряться, остаться молодыми.

Кап-капают слезы.

На полном серьезе мы выпускаемся в осень.

(И мне вообще все равно, что там будет дальше).

Я запомню каждого, кто был со мной.

Давайте вместе не будем забывать:

Здесь была моя первая любовь,

Здесь были мои первые друзья;

Здесь были мои первые ошибки,

Здесь были мои страхи и мечты;

Здесь были лучшими и непростыми;

Здесь были - были, были я и ты.[17]

Солнце заливает лучами школьную площадку. Ветер-хулиган играет с сочной зеленой листвой. Ребята дружно подпевают на припеве. И, наверное, вот только сейчас приходит то самое ощущение. Ощущение неизбежного.

Мы выросли. Повзрослели. Скоро школьные годы останутся позади. Каждый пойдет своей дорогой.

Как ни крути, а детство закончилось, и осознание этого неминуемого факта отзывается легкой, щемящей тоской в груди. Мы ведь не только друг с другом через месяц распрощаемся. Мы перелистнем страницу. Начнем новую главу…

Не то чтобы я была здесь прям счастлива. Но все же. Делать вид, что меня не трогает происходящее, не стану.

Я буду скучать. Правда.

По родным стенам.

Урокам и переменам.

По учителям.

И даже по гоблинам одиннадцатого «А». (Этот пункт, безусловно, не ко всем персонажам относится).

* * *

Когда раздаются финальные аккорды, в синее небо взлетают разноцветные шары. Не только наши. Их запускают почти все присутствующие. Традиция у нас в гимназии такая. Проходит под лозунгом «запусти мечту».

— Саша, твой, — Камиль протягивает мне ярко-оранжевый шарик с веселым смайлом.

— Да перестань, не нужно, — активно пытаюсь отказаться, но Юнусов, разумеется, оказывается проворнее.

Всучив мне свой шарик, отступает.

— Загадывай желание.

И я загадываю.

Такое, которое вряд ли, канеш, сбудется.

Знаете, самое сокровенное.

Особенное.

Самое-самое…

Отпускаю ленточку. Глазею на ту красоту, что рассыпается в небесах ярким цветным драже, и запоминаю эти неповторимые секунды. Раз и навсегда.

Часто-часто моргаю, но держусь. Не плачу, нет.

— Харитонова, хватит сопли на кулак наматывать. Нам пора, — нарушает всю прелесть момента Абрамов.

— И не думала, — насупившись, шмыгаю носом и встаю со стула.

— Кэмэл подержит твою гитару у себя. Погнали, мегера там уже орет в панике.

Киваю. Минуя толпу обнимающихся сверстников, иду следом за Кучерявым. У нас ведь, как никак, важная, ответственная миссия. Подвести нельзя.

— Ян, Саша, готовы? — зареванная Элеонора Андреевна поправляет ворот его стильной белоснежной рубашки.

— Че ревете? Перекреститесь, — в своей фирменной манере раздает советы он.

— Я же люблю вас, ох! Дорогие мои! — рыдает Пельш, утирая слезы.

— И мы вас тоже очень-очень любим! — уверяю, крепко сжимая ее теплую, морщинистую руку.

— Говори за себя, — ядовито добавляет этот подлец.

— Заткнись, — толкаю локтем в бок и песочу его укоряющим взором.

— Почему заминка? Пора выходить. Девочку сажаем на плечо и чтобы без выкрутасов, Абрамов. Ты меня услышал? — подоспевшая к нам Венера Львовна хмурит брови-ниточки. — Сорвешь линейку — и я тебя…

— Все будет хорошо, Ян дал мне слово, — перебивает ее Элеонора Андреевна.

— Слово дал… Смешно! Смотрите мне! — грозит напоследок та пальцем.

— Уйдите уже в закат, — Кучерявый цокает языком и ловко прихватывает с земли смутившуюся щекастую первоклассницу.

— Страшно, — хватаясь за него, лепечет она робко.

— Ээ, поаккуратнее. За патлы не дергай.

— Угу. Не буду.

— Кстати, вчера на репетиции ты была значительно легче, — выдает он, водрузив ее на левое плечо.

— Я…

— Придурок! Не слушай его, Карин. Тряси живенько колокольчиком и широко улыбайся!

— Ага. Главное рот не порви, — язвит он, ухмыляясь.

— Ты тоже будь добр, подари окружающим хорошее настроение!

— Иди ты в пень, Харитонова! — морщится так, словно я попросила о чем-то невыполнимом.

Впрочем, да.

Где Ян и где позитивные эмоции.

— Так сложно не быть говнюком хотя бы сегодня?

Этот риторический вопрос он, конечно же, игнорирует.

Под звуки последнего звонка движемся по внутреннему кругу. И выражение лица у Абрамова такое, что хочется его прибить.

— Сашка!

— Санька! Красавица наша! — кричат мне мама с Региной наперебой.

Машу им.

Они, естественно, в две пары рук фоткают. На память для заготовленного дизайнерского фотоальбома.

Хмыкаю. Ну, как и предполагалось, родительница конкретно расклеилась. Ревет, подзабив на крутой макияж. Сентиментальная до жути!