а над ним трудолюбивыми пчелами жужжали-порхали юркие вертолетики Сил самообороны. Когда бесхозный левиафан повернулся ко мне другим боком, я увидел те же утренние буквы: «Г», «Н», «О», «П», «О». «Огнеопасно», – заключил я, после чего все мои связи с внешним миром оборвались.

Глава 8

Воскресенье началось для меня тем же, чем закончилась пятница. Сквозь многотонную тяжесть нездорового сна до моих так и не показанных (спасибо Ганину) вчера врагу мозгов, до моих затаившихся в глубине чудом уцелевшего черепа рецепторных узлов пробился настойчивый писк мобильника. Я вдруг испытал ощущение, которое переживаю крайне редко, а по правде говоря, никогда до этого не переживал. Сознание мое потянулось было к этому зловредному устройству, обеспечивающему мне связь с внешним миром, но тело усмехнулось и тихонечко прошептало: «Фиг тебе!» Я не мог двинуть ни одним своим членом, что, правда, в полном одиночестве не так уж и постыдно, но все-таки. Окаменевшие мускулы при попытке двинуться хотя бы на миллиметр отзывались дикой болью и непреклонно оставались неподвижными, любые поползновения двинуть головой влекли за собой такую адскую боль, что я вдруг стал перебирать в памяти представителей нашего рода, наложивших на себя руки из нежелания сдаваться смертельному недугу.

Мобильник умолк, так и не дождавшись моей благосклонности, зато почки напомнили о себе. Я прикинул, что причина моей неподвижности не столько в разбитости мышц (это же не кости, в конце концов, ну нельзя мускулы разбить!). сколько в их неразмятости. Надо их разогреть, размять, и тогда движения плавно потекут сами собой. Я стал пыжиться и напрягаться изнутри, поочередно загоняя энергетические импульсы в мускулы ног, живота и рук. Через две-три минуты этой мазохистской и поэтому, надо сказать, весьма болезненной процедуры я уже мог потихоньку двигать конечностями, а через десять минут заскрипел и сел на постели.

Электронные часы, встроенные в прикроватную тумбочку, показывали пять минут восьмого, что меня обрадовало, поскольку опаздывать на летучку к Осиме я не планировал. Медленно, чтобы не спугнуть хрупкое вдохновение, я сполз на пол и на четвереньках двинулся в сторону санузла. Добравшись до него, я схватился руками за косяк двери и стал медленно подниматься. Чудо случилось, и ноги меня не уронили.

Отдав долг многострадальным почкам, я принялся рассматривать себя в зеркало и решать вопрос с бритьем. В конце концов я решил, что манипуляции с бритвенным станком окончательно вернут моим рукам упругость, и начал выдавливать из привезенного с собой тюбика желе для бритья.

Как только я выполз из ванной, на столике затрещал гостиничный телефон. Звонил осимовский Сато.

– Господин майор, доброе утро! Как вы себя чувствуете?

– Чувствую себя, чувствую, – проскрипел я в трубку. – Спасибо за беспокойство.

– Вы на совещании у Осимы-сана будете?

– Только в том случае, если вы меня отсюда заберете.

– Я уже внизу, у входа, жду вас в машине.

«Расторопный вы наш», – подумал я про себя, а вслух ответил:

– Хорошо. Только мне бы кофейку выпить…

– Время есть, Минамото-сан, вы можете спокойно позавтракать в ресторане. Нам нужно выехать отсюда в семь пятьдесят.

Я покосился на часы, они показывали 7:35. Ничего себе, «спокойно»! Есть не хотелось, но без кофе было не обойтись. Я достал из дорожной сумки запасные джинсы и рубашку с коротким рукавом, впихнул в них свое все еще не очень послушное тело и направился к двери.

В коридоре я наткнулся, естественно, на Ганина, который, судя по занесенному кулаку, собирался долбиться в мою дверь.

– Ну что, Такуя, как оно? Ноги, я гляжу, таскаешь, значит, не все так уж плохо на сегодняшний день.

– Да-да, не все. Билета только на самолет с серебристым крылом нет, а так все в норме.

– Киновед ты мой образованный… И куда это ты направляешься?

– В ресторан кофе пить. Ты уже позавтракал?

– Как я мог без тебя позавтракать? Я как раз к тебе шел, чтобы взять тебя под белые ручки и доставить к столику с белой скатертью!

– Ну доставляй давай, у меня времени в обрез.

В ресторане, как всегда и везде в наших гостиницах европейского типа, был утренний шведский стол. Я ограничился двумя булками со сливочным маслом и клубничным джемом, а Ганин набегался по раздаточным столам, ублажая свою утробу горами хрустящего бекона и трещащих сосисок.

– У тебя какие планы теперь, Ганин? – поинтересовался я, наблюдая за тем, как сэнсэй уписывает за обе щеки картофельную котлету, по которой сверху он размазал омлет.

– Дело одно есть, – по-японски прикрывая ладонью набитый рот, ответил Ганин. – А что?

– Ты вечером давай дуй домой. Нечего тебе здесь оставаться. Вчера пронесло – неизвестно, как сегодня все повернется. Приедешь в Саппоро – позвони Дзюнко, скажи, так, мол, и так.

– А ты что, позвонить не можешь?

– Могу, конечно. И позвоню. Просто я не знаю, что ей сказать насчет возвращения в Саппоро.

– А какие перспективы?

– Как какие? Я отвечаю за следствие, и пока убийцу не арестую, домой уехать не могу.

– А когда арестуешь, что будет?

– Когда арестую, сдам его Осиме, он здесь за все арестантско-следственные дела отвечает.

– И сможешь уехать?

– В принципе, да. Я здесь тогда буду не нужен. Все бумаги я и в Саппоро могу написать и сюда Осиме прислать.

– А вообще-то, у тебя обратный билет есть?

– Есть. На ночной, который в полпервого отходит.

– А-а-а… Как у меня. Мне сегодня с утра полицейские ребята его принесли… Ну тогда, может, вместе и поедем.

– Вряд ли.

– А может, убийца уже тю-тю.

– В смысле?

– В смысле, сел на ржавый пароход и весь вышел.

– Осима порт закрыл, на дорогах патрули, в городе весь штат полиции на улицах в штатском. Не думаю…

– Хорошо-хорошо… Ты-то сейчас куда?

– К Осиме на планерку.

– Понятно. Тогда попозже по сотовому созвонимся, идет?

– Идет. Он идет, она идет, ты идешь, и я иду.

Имитируя гипертрофированное чувство собственного достоинства, я не спеша поднялся со стула и повлекся к выходу.

Прилежный Сато терпеливо ждал меня в черно-белой «Тойоте» у дверей гостиницы. Когда я запихнул свое измученное службой на благо японского отечества тело в тесноватый и неуютный казенный салон, он быстро скосил глаза на панель приборов в район часов, чтобы отметить мое опоздание. Мне пришлось отреагировать на его проницательный взгляд.

– Извините, сержант.

– Ничего-ничего. Только две минуты. Успеем.

И он тронул машину по пустынным еще улицам Немуро. Несмотря на восемь часов утра, городок продолжал спать и видеть сны. Прохожих практически не было, машин – тоже. Одно слово: воскресенье.

Но как только мы подъехали к зданию управления, воздух наполнился ароматом бурной деятельности и тираноборческим