маленький крест, связала его найденным кусочком проволоки и воткнула в землю возле искореженной машины. В память о девушке, которая за свою короткую жизнь успела кого-то спасти. Здесь, в Чечне, Ольга стала верующей, сама жизнь открыла ей дорогу к вере, и Матерь Божия часто была к ней ближе, чем люди. Но молитв пока она не знала.　

— Ну, Наташа, до встречи… — с любовью сказала она, осторожно погладив пальцами крестик.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ОБОДРЕНИЕ

Май-сентябрь 1995　

Алеши нигде не было. Никто его не видел, никто о нем не слышал. За лето Ольга проехала почти всю Чечню вдоль и поперек. Десятки раз пересекала условную линию фронта, побывала во многих селах, где базировались боевики. Внешне постарела, осунулась, загорела лицом. Все свои немногие пожитки складывала в клетчатую полиэтиленовую сумку, которую всегда носила с собой.　

Когда деньги закончились, просто выходила на дорогу и ловила попутку. Некоторые чеченцы называли ее матерью.　

Так и говорили:　

— Мать, мы бы рады тебе помочь. Но не знаем, где твой сын. Клянемся, отдали бы. Слушай, вот там, у леса, три месяца назад мы каких-то солдат расстреляли. Может, твой там был. Хочешь, посмотри…

И Ольга смотрела. Каждая из раскопанных могил осталась с ней навсегда. Особенно в память врезалась первая. Ей показали место в лесу. Она попросила лопату, ей дали, но больше помогать не стали — ушли. Она осталась одна. В лесу было сумрачно, солнце лучами просеивалось сквозь кроны деревьев. Тишина. Молодая трава пробивалась сквозь ворох гниющих прошлогодних листьев. В горле стояла сухость, сердце еле билось, разливая слабость по всему телу. Тяжело было решиться сделать первое движение, проткнуть лопатой корни травы и землю. Ей казалось, что она сделает похороненному больно. Потом пересилила себя и начала копать, сразу став торопливой. В какой-то момент, после первого слоя, наткнулась на кусок полуистлевшей ткани. Дальше выгребала землю руками. В январе не смогла зайти в палатку морга, а сейчас осторожно выбирала землю пальцами с лица первого раскопанного.　

Ребят оказалось двое. Еще не до конца истлевшие. Не успев как следует отчистить им лица, она уже знала, что сына в этой могиле нет. Села как подкошенная на траву, задыхаясь, словно бежала, держась грязной от земли рукой за сердце. Сил не осталось совершенно. Она в этот момент не разбиралась в себе и поэтому не смогла бы ответить честно — рада ли она, что Алеши здесь нет, или уже наоборот, не рада. Ей хотелось успокоения. Навсегда.　

Бесконечно долго она сидела у раскопанной могилы с двумя телами.

Она заглянула в самое лицо войны — видела ее не только грохочущую, с горящими домами, с криками, с ежедневными подвигами и трусостью, с пронзительной тоской по жизни, но и ее тихий результат — тянущиеся в земле корни к какому-нибудь Игорьку или Максиму, приобретшему цвет земли. 　

После этого ночью кричала во сне. А потом была следующая могила, за ней другая. Один пожилой чеченец показал ей захоронение еще с зимы и стоял рядом, смотря, как она копает, а потом перебирает коричневые кости. С совершенно стальным сердцем Ольга осматривала зубы — матери ли не знать зубов своего сына? А потом, когда убедилась, что здесь лежат другие ребята, с глубоким почтением, успокаивая потревоженных мертвых, клала каждую косточку на место. Наблюдающему за женщиной чеченцу подумалось, что она Мать каждому солдату, лежащему в этой земле. В блокнотик она записывала координаты всех найденных захоронений, чтобы потом передать их в штаб.　

Словно она сейчас являлась олицетворением самой Родины, собирая останки своих сыновей, оставшихся в чужих землях. Для Ольги это было утешением. Она радовалась за мальчишек, которые на экспертизе в Ростове снова обретут свои имена, и у матерей появится возможность ухаживать за их могилками. И ставить свечки за их упокоившиеся души.　

Она находила и живых: договаривалась, оговаривала выкуп, привлекала прессу, звонила родным, встречала здесь матерей. Теперь она часто даже не присутствовала на встречах мальчишек с их матерями, все устраивала и снова уходила в горные аулы, зная, что там еще сотни пленных.　

Сделанное ее уже мало радовало — тяготило несделанное.　

Когда благодаря ее посредничеству удалось освободить более двадцати человек, среди военных о ней поползли слухи. Некоторые матери, как она бродящие по Чечне с фотографиями своих детей, пропадали без вести, но ее никто не тронул. Одно село сменялось другим: ночевки на правах странницы, равнины, горы, грунтовые дороги, солнце, косые дожди и радуга. Но Алешу нигде не нашла — ни среди живых, ни среди мертвых.　

Оставался один неисследованный район — высокогорный край на границе с Грузией. Там не было дорог, дорога заканчивалась в селе Итум-Кали — старинном ауле с домами из нетесаного камня, с останками древней крепости и тысячелетними горскими традициями. Дальше начинались неведомые земли. Снега и ледники, ущелья и козьи тропы на малопроходимых перевалах. Суровый край, лежащий в безмолвии за облаками. Армии там и близко не было.　

Местные рассказывали, что последними населенными пунктами в тех горах оставались маленькие родовые аулы, но сами они там не бывали. Мог ли там находиться Алеша? Да, мог, считала Ольга.

* * *　

В сентябре месяце, когда листва на деревьях пожухла от жары, Ольга шла по проселочной дороге к окраине села Шатой, к дому одного чеченца, который пообещал за двадцать долларов отвезти ее в Итум-Кали. Двадцать долларов — это все деньги, что у нее остались. О том, как она будет жить дальше, Ольга не думала. Главным казалось добраться до высокогорья. Сама мысль вернуться в Грозный и начать поиски заново казалась ей невыносимой.　

На окраине села, растянувшись вдоль обочины, стояла колонна бронетехники. Ольга проходила мимо серых от пыли БТР и боевых машин пехоты с открытыми люками. Солдаты стояли кучками у раскаленных на солнце машин. Лица бойцов загорели до черноты.　

Сразу было видно, что это не простое подразделение. Спецура. Те, кто взламывают оборону противника, штурмуют, погибают, живут на передовой и делятся с мирными жителями консервами. Вокруг колонны на расстоянии двухсот метров выставлены грамотные парные дозоры, несколько солдат ходили по дворам стоящих у дороги домов, предупреждая местных: «Сровняем дома с землей, если от вас что-то прилетит». Судя по мерам предосторожности, подразделение располагало большим опытом. Вместе с солдатами по дворам ходил прапорщик самого хитрющего вида, он пытался выторговать, на что-то обменять барашка.　

Бойцы снялись с позиций — мечталось о бане и шашлыке.

Бытует расхожая картинка, что спецназ — это бройлерные