Шрифт:
Закладка:
Иначе растворишься на этой войне, зачерствеешь в крови душой и будешь втайне желать, чтобы она никогда не закончилась.
Октябрь 1995
Осенью в горах буйство красок. Лес у подножий красный и желтый, с вкраплением темно-зеленых елей. Выше уровня леса, выше уровня увядающей альпийской зелени и мхов краски блекнут — там оползни и скалы, а дальше сверкающая белизна ледников и синь неба.
Ольга сидела на камне у уступа. В ущелье гремела река. Позади нее находилось несколько раскиданных по террасе домов, сложенных из нетесаного камня. Сараи, овчарни, открытые очаги, семейные склепы. Здесь можно было встретить и лампу XV века, и ручную прялку, которой пользовались еще прабабушки, и современный плеер с наушниками. Время долетало сюда лишь брызгами, протекая мимо внизу.
Приятно грело солнышко. Камень был теплым, над головою простиралось бездонное небо. Здесь сколько хочешь неба, а ночью — звезд. Скоро погожие дни закончатся, посыплется снег с дождем, загуляют ветра, облака закроют внизу долины. А здесь будет стоять плотный туман. Но пока было хорошо, в прозрачном воздухе чувствовались щемящие запахи осени, от которых на душе одновременно и грустно, и светло.
Во дворе позади сидящей на камне Ольги пилил дрова единственный здесь пленный русский солдат. Его звали Ванькой, но это было прозвищем, настоящего имени солдата никто не знал. Высокий, в гражданской одежде, в черной рубашке не по размеру и порванной меховой безрукавке. На ногах растоптанные берцы. Лицо и руки Ваньки были покрыты розовыми и белыми пятнами ожогов, на виске багровый рубец до щеки.
Он не помнил ни своего имени, ни откуда он. Почти не умел говорить, лишь что-то невнятно мычал, и лицо его при этом от натуги наливалось краской.
Ольга знала его историю. В далеком теперь январе его нашли на одной из заснеженных улиц Грозного без памяти, обгоревшего, с головой в крови. По слухам, он лежал среди мертвых возле раскуроченного БТР. Документов при нем не нашли. Местные жители принесли его в подвал. Он выжил. Потом его забрали к себе боевики, и кто-то из них привез его в этот затерянный аул в подарок родственникам, как безмолвную рабочую скотинку.
Он работал по хозяйству, пилил, рубил дрова, таскал камни, носил воду. Ольга пыталась с ним поговорить, но это оказалось бесполезным, он не мог выговаривать слова, а еще вернее, забыл их, в его глазах при общении читалась пустота. Исподтишка наблюдая за ним, Ольга видела, как он часто морщится, сдвигая вниз брови, вздрагивает и с силой трет рукой голову, словно старается избавиться от чего-то там засевшего.
— Ты откуда? — спросила она при первой встрече, но Ванька стоял и молчал. Он всегда покорно и терпеливо стоял, когда с ним разговаривали, а когда заканчивали, поворачивался и уходил работать дальше…
Сейчас Ванька, собрав в руки охапку дров, направился к дальнему сараю, но путь ему преградила группа местных подростков по десять-двенадцать лет. Их было четверо — темноволосых, невысоких, Ваньке они доходили до груди. Для них он являлся игрушкой.
— Саца, саца{12}, — закричали на разные голоса мальчишки, окружив Ваню. Они улыбались. Нехорошо улыбались.
— Хахла ма{13}, — приказал один из них.
Ольге хотелось крикнуть на подростков, но ее слово здесь ничего не значило. Ваня остановился, прижимая дрова к груди, но приказание не исполнил.
— Давай. Калинка-малинка, уже с угрозой повторил старший. Резким движением он выбил из рук Вани дрова. Пиленые ветки посыпались на землю.
— Отстаньте от него, — поднялась с камня Ольга. Но подростки не обратили на нее никакого внимания.
— Танцуй! — Ваньку толкнули. — Давай! Калинка… Малинка… — захлопал в ладоши один из них.
Ваня возвышался над подростками безмолвным покорным медведем, но танцевать не стал. Шрамы на лице налились красным. Подростки жестоки, они не знают предела, и слабость для них — это сигнал к атаке. Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут из дверей дома вышел хозяин Вани — старик с седой бородой, в каракулевой шапке, с посохом в руках. Он что-то гортанно крикнул на детей, и они послушно отошли сторону, а через минуту куда-то побежали, забыв о пленном.
— Давай я тебе помогу, — подошла к Ване Ольга, собрав и вложив ему в руки рассыпанные дрова.
Хозяин дома, где гостила Ольга, управлял своим хозяйством крепкой рукой. Если он и жалел Ольгу как мать, то не подавал вида. Суровый старик. Пергаментная кожа, длинная седая борода, твердый взгляд. По-русски говорил плохо. Но Ольга с его слов все-таки поняла, что идти дальше в горы нет смысла. Единственным пленным в этих местах оставался Ванька. О других старик никогда не слышал.
Мужчин в ауле почти не было. Те, что были, — молчаливые, в сапогах, с автоматами, контролировали малопроходимые тропы в Грузию. С ними Ольга даже не пыталась заговорить. Женщины в черных одеждах постоянно занимались работой — шили, драили, варили, находясь в этом бесконечном замкнутом движении до старости. Ольгу в ауле никто не задерживал, она могла свободно уйти назад, но решила остаться на несколько дней.
Причина — Ванька.
Надо было попытаться забрать его с собой, но как это сделать, Ольга пока не знала.
В тот памятный день она зашла в сарай, где жил пленный. Спустившись со двора на две ступеньки вниз, она окрикнула его, но парня в сарае не оказалось. Свет проникал в маленькое окошко под потолком, были видны балки с развешанной на них упряжью, вилы и лопаты, приставленные к каменной стене. В самом дальнем углу лежал набитый соломой матрас, возле него медный, неизвестно какого века кувшин, какие-то пожелтевшие листы бумаги, старый кожух. Еще сухая надломленная лепешка. Сама не зная зачем, Ольга подошла к матрасу, нагнулась, подняла один из смятых листков, развернула его и увидела в полумраке, что там какой-то рисунок. Подошла к окошку, поднеся рисунок к свету. Детская зарисовка карандашом. Волнистое море, остров, пальма из маленьких треугольников.
Рисунок показался знакомым.
С минуту она разглядывала его, и вдруг кровь отхлынула от лица. Метнулась к постели, схватила другие рисунки, разгладила их ладонью, поднесла к окну. Там тоже были море, и остров, и пальмы. И пароход с дымящей трубой.
Еще не веря в чудо, в следующую секунду она выскочила во двор, увидела
