— Кровавое предание звучит ужасно. — Агрессивно. Навязчиво. И все же... мне ужасно любопытно.

— Ты можешь так думать, но тысячи людей в Мидскейпе так не думали. — Руван смотрит на вершины гор, его голос становится тоскливым. — Они приезжали издалека на наши ежемесячные лунные фестивали. Когда наша сила была наиболее сильна, мы могли читать будущее королей.

— Только королей?

— Любой, кто предлагал свою кровь.

Я на мгновение задумалась.

— Если вампиры могут видеть будущее, то как же они не знали, что будут прокляты?

— Может быть, кто-то и знал, но неправильно понял свое видение. Вампиры не получают полной картины. Мы видим только то, что требует от нас спрашивающий. Так что вполне возможно, что никто не предвидел этого — никто не подумал спросить.

— Ты заглянул в будущее, прежде чем мы решились спуститься сюда? Так Каллос знал дорогу? — спрашиваю я.

— Нет... Проклятие затуманило и ограничило многие наши способности, — отрывисто отвечает он, избегая моего взгляда, словно стыдясь.

Это заставляет меня задуматься о том, насколько могущественно кровавое предание. Поэтому я спрашиваю:

— Что еще может делать кровавое предание?

— Некоторые могут отличить правду от лжи. Другие могут понять истинную сущность человека. Нас почитали и уважали за все наши прозрения о том, что еще не свершилось, и об истинной природе людей.

— Охотники не могут ничего подобного.

— Почему ты так уверена? — Его взгляд начинает ожесточаться. — Так откуда же у тебя знания о кровавом предании в ночь полнолуния?

— Что? — От неуверенности в себе у меня во рту зазвенело слово.

Он берет меня за руку, чуть выше локтя.

— Если бы я не дал тебе свою силу раньше, ты бы погибла, сражаясь с Погибшим.

Я пытаюсь отстраниться, не в силах отрицать этого благодаря кровавому преданию, но он держит меня крепко.

— Это было умно, я признаю. Позволить мне думать, что ты охотник, чтобы ты могла обеспечить себе место здесь — защитить себя от увядания, став моей поклявшейся на крови. Но я показал тебе свое истинное лицо. Думаю, пришло время тебе показать мне свое. — Он наклоняется вперед, и мой мир сужается до него одного.

— Как много ты можешь знать на самом деле? — смело спрашиваю я, танцуя со словами. — Ты даже не знал, что эти монстры охотятся на нас каждое полнолуние.

— Монстры? — возмущенно повторяет он. — Прояви немного уважения. Несмотря на то, что они сейчас представляют собой, когда-то они были моими сородичами, моими предками, мужчинами и женщинами, которым я должен был бы служить, если бы не ваше проклятие охотника, превратившее их в то, чем они являются. Некоторые из них были живы, когда я погрузился в дремоту, и я проснулся, чтобы найти их бездумными врагами.

— Ты думаешь, я хочу видеть, как уничтожают мой народ? Чтобы они сгорели на солнце без достойного погребения? Думаешь, я бы позволил им бродить по твоему миру, как скоту на убой, если бы знал?

Сердце колотится, я в плену у него. Не в силах сделать ничего, кроме как смотреть в страхе и благоговении на боль, переполняющую его. Он чувствует так глубоко. Глубоко, глубже, чем я когда-либо позволяла себе чувствовать.

— Хватит, Руван, — зовет Вентос. — Ты зря тратишь свое дыхание. Ты никогда не заставишь человека, а тем более охотника, сочувствовать нашей трагедии.

А ведь именно это он и пытался сделать. И продолжает пытаться. Глаза Рувана не отрываются от моих. Я чувствую, как он ищет. Умоляет о чем-то, чего я не могу дать. Его магия касается меня легкими невидимыми прикосновениями. Она обволакивает меня.

— Он прав, охотник никогда бы не стал сочувствовать вам, — тихо говорю я, стараясь не отвлекаться, когда он так близко. Словам не хватает привычной остроты. Я не могу приложить к ним силу, даже если бы захотела. А может быть, что самое страшное, я уже и не хочу. Я не могу сказать все те резкие и язвительные вещи, которые хочу, потому что узы не позволяют мне... а значит, они больше не являются правдой.

Но Руван, похоже, этого не замечает.

— И вот я подумал, что, возможно... возможно, поскольку ты не совсем одна из них, ты могла бы просто... — Руван ругается. — Очень хорошо. Обманывай себя. Пытайся обмануть меня своей полуправдой. Еще больше оскорбляй мои попытки проявить доброту и щедрость. Это все, что твой род умеет делать в любом случае.

Он отпускает меня с легким толчком. Достаточно, чтобы дать ему возможность маневрировать вокруг меня. Но я этого не ожидала. Я спотыкаюсь. Моя нога попадает на доску, а не на балку. Она вонзается прямо в мокрую, заснеженную древесину. Я теряю равновесие и пытаюсь поймать себя. Несмотря на злость и оскал, Руван бросается ко мне. Наши пальцы проходят сквозь друг друга. Его глаза слегка расширяются, и я падаю, пробивая пол.

Ветер свистит в моих ушах. Я пытаюсь повернуть свое тело, чтобы упасть на ноги. Я могу раздробить ноги, но колени примут удар на себя, и тогда...

Сверху раздаются крики. Шипение. Две сильные руки обхватывают меня. Руван притягивает меня к себе, в последнюю секунду нас закручивает. Мы падаем на землю, он смягчает удар своим телом.

Мы неловко приземлились. Я распростерлась на нем, ноги спутаны. Броня прижата друг к другу. Я застонала, отстраняясь. Руван все еще обнимает меня за талию. В угасающем свете его волосы почти такие же серебристые, как и доспехи. Его губы слегка приоткрываются.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь встать с гримасой и извинениями, он поворачивается.

— Берегись! — Руван перекатывается и наваливается на меня. По его доспехам раздается лязг, сопровождаемый высоким визгом.

Тень отпрыгивает назад, неестественно цепляясь за угол, где стена переходит в потолок, как лягушка или паук. Когти вытянуты почти до размеров серпов. Пасть постоянно открыта, между четырьмя клыками раздается треск.

— Что за... — потрясенно выдыхаю я.

Как только я произношу звук, голова существа дергается в нашу сторону. Оно издает еще один пронзительный крик. Звук отдается у меня в зубах. Глаза слезятся, в ушах звенит, голова кружится. Мир внезапно приобретает тошнотворный вид.

— Риана, возьми себя в руки! —