марионеток было в том, что их устройство повторяло анатомическое строение человеческого тела. Судя по тем жутким фото в Сети, убийца сделал из девушки пупи, южноитальянскую куклу для спектаклей о рыцарях. Точнее, ее неаполитанский вариант. Там пупи были ниже, чем в Катании, но выше, чем в Палермо. Около метра высотой. Через голову таких марионеток шел металлический прут, который крепился к туловищу. Колени двигались на шарнирах. Руки управлялись нитями. Кукловоды руководили неаполитанскими пупи из глубины сцены с мостика. Не знаю, чем это вам поможет… – Он развел руками.

– Посмотрим, – просто сказал Крячко.

– Пожалуйста, – лицо Баршая смутно напомнило фото юноши со студенческого фото, – найдите кукловода, который причинил бедной Тане боль.

* * *

– Это герб английских аристократов Пеннингтонов, – сказала Армине, когда Крячко вошел в кабинет. – Богачи, которые владеют престижной землей в Лондоне. Наверное, Баршаю просто понравился этот герб, потому что на нем изображен лев.

– Какая связь?

– Еврейское имя «Лейб», или «Лейба», означает «лев». – Было слышно, что она улыбается.

– Глубоко копаешь!

– Спасибо. А как прошла встреча со звездой?

– Доказала, что человеческая натура противоречива. И нет людей, абсолютно хороших и абсолютно плохих. И еще, столько риторических вопросов я никогда не слышал.

– Как-то много мастеров слова: поэтов, писателей, лекторов – в этом деле. Не находите?

– Издеваешься? – Он налил себе чаю. – Ты права, конечно. Баршай, Миль, Сосновская, этот, про которого Гуров говорил…

– Яков Гримм.

– Вот он самый. Узнай-ка мне, кто пишет песни уже знакомой нам группе «Колпак».

* * *

– Мы из-за вас под колпаком, Анна Игоревна! – с едва сдерживаем раздражением говорил нависавший над Миль Мятин. Анна Игоревна сидела в его кабинете с прямой спиной, сминая ручки пристроенной на худые колени сумки.

То ли случайно, то ли садистски намеренно Федор Иванович оставил дверь в кабинет открытой. В широком проеме виднелся стол с фото Саши Поповой и десятками тревожно дрожащих, будто взывающих к отмщению свечей. Кто-то поставил перед портретом букет нежных розовых гвоздик. Вазу подпирал своей пушистой спиной похожий на голого Паддингтона медвежонок.

Миль опустила голову.

– Мне с утра звонили от ректора. Проректора по воспитательной работе весь день осаждают обеспокоенные родители. А он – ни в чем не виноватого меня! – Федор Иванович налил воды в стакан для Анны Игоревны, но сам ее выпил. – Я же говорил вам, что не нужна сейчас эта лекция! Ученый вообще должен сторониться прицела толпы! – Мятин потряс вынутым из кармана флаером с лицом Миль в мишени маньяка. – Счастье любит тишину, а научная работа – тайны. Тайны, вы слышите?! Неизвестности за пределами научного сообщества, избегания медных труб, хайпа и прочего общественного внимания! Ну, что это за название для публичной лекции – «Знак Зодиака»? Как это соотносится с традициями, – он благоговейно возвысил голос, – с традициями саратовской филологической школы?

– Многозначностью лексем «знак» и «Зодиак», – посеревшими губами тихо ответила Миль, – многослойная, по Александровой, языковая игра.

– Хватит с меня, – заорал Мятин, – понимаете ли, всех ваших игр! Что ни слово, то колкость! Что ни высказывание, то полное самолюбования ерничанье! Ваш семинар называется «Слово трикстера». Неужели вы думали, что я до такой степени тупой, что не уловил скромную интертекстуальную связь «слово Божие – слово трикстера»?!

– Я не планировала…

– Ой, не рассказывайте мне, Анна Игоревна. Вы всего лишь кандидат филологических наук, а я, между прочим, доктор. Хоть и не люблю об этом напоминать.

Он устало сел напротив нее, положив руки на подлокотники большого кресла.

– Этот смысл там есть, даже если вы не осознаете, что его закладывали.

Он налил ей воды:

– Подумайте хоть раз честно о вашей пастве, Анна Игоревна. Эти юноши и девушки во всем копируют вас, считают себя избранными. Эти их костюмы из «Короля Лира»! Ну, просто аристократы духа в карнавальных костюмах! Вас вообще не смутило, что вы для них король, Вильям, понимаете, наш Шекспир! Речь этой великолепной шестерки стилистически напоминает вашу: тот же изощренный сарказм, за который их на курсе так и зовут – трикстерами. А теперь эта безжалостная, разрушительная ирония, в прямом смысле убийственная!

Миль вздрогнула, будто ее ударили. Мятин быстро пересек кабинет и закрыл дверь.

– Может быть, жива была бы сейчас Саша Попова, если бы вы вчера, как и полагается научному работнику, пошли домой и нигде не выступили. Это Хеллоуин – чуждый нашей лингвокультуре праздник, в конце концов!.. Ну, вот что вы плачете, Анна Игоревна? Кто там знает, что в голове у этого маньяка, но вы же его спровоцировали! Бросили вызов, оскорбили – и он убил того, кто вам дорог. А как быть с остальными студентами? Ладно, Рогачева с Ниловым вместе живут. Хорошо, у Нечаевой и Кононова рядом родители. А Долгов? Парень живет на краю Заводского района с людьми, которые его за бутылку убьют сами! Его бы спрятать, но теперь боязно давать ему место в нашем общежитии! Сами понимаете: филфак, три этажа беззащитных девушек. А если этот Остряк заявится туда?! Я уж не говорю о том, что Долгова на допрос забрали.

– Как забрали?

– Натурально! Позвонили в деканат из органов, спросили, присутствует ли он на занятиях. Я сказал, что он, видимо, дома после поисков. А вот только что позвонила мать Кононова. Говорит, он с гипогликемией спасать друга собрался! Сам еле стоит, но авоськи в тюрьму собирает. Она уже готова «Скорую» вызвать, чтобы сообща с медиками его задерживать!

– Скажите ей, что я помогу Грише. Ко мне приходил человек из полиции…

– Анна Игоревна, иногда лучшее, что мы можем сделать, – это бездействовать! Давайте так и поступим. Вот мне тут из отдела кадров сообщили, – он достал из стола бумаги, – что у вас остались дни летнего отпуска от приемной комиссии.

Миль кивнула.

– Замечательно! Давайте же не дадим им пропасть. Пишите заявление, что хотите их использовать. И уходите с чистой совестью в оплачиваемый государством отпуск. Отдохните, поработайте не ночами, а днем над книгой, посвятите время семье! Мы все спины у монитора для своих близких. У вас есть шанс такой прекрасной осенью это изменить! Уже завтра будете с ребенком есть конфеты, смотреть фильмы. Знаете, – Мятин пододвинул к ней распечатанное заявление, – у меня жена в эти дни запекает тыкву. Мед, сибирские кедровые орешки, корица, ваниль. Ребенок этот праздник никогда не забудет! А остальные про вас, – он пробежал глазами заполненные Миль бланки, – на время как раз забудут. И это – подпишите вот здесь – хо-ро-шо. Можете идти.

Анна Николаевна медленно встала, повесила на плечо сумку и направилась к двери. Мятин положил перед собой ее заявление. Его рука оставила привычный росчерк:

– Одобряю!

* * *

Выйдя из кабинета Мятина, Миль столкнулась лицом к лицу с теми, кто пришел на организованную студсоветом гражданскую панихиду.

В коридоре, где стоял Сашин портрет,