в госте чужака. Мужчины этого дома предпочитали костюмы и рубашки других брендов и никогда не покупали парфюм в «Л’Этуаль». Однако главным, что мелькнуло в этом взгляде и не укрылось от полковника, были не высокомерие, не снобизм, а настороженность человека, готового оберегать тайну.

Лицо женщины было Крячко знакомым. Готовясь к встрече с Лейбом Давидовичем, он уже видел ее на фотографиях: и рядом с получившим травму во время игры известным теннисистом, и спорящей с тренером одной из лучших в стране волейбольных команд. Болельщики называли Ольгу Григорьевну Барсукову Гирей, поскольку она несколько раз становилась невестой спортивных звезд и женихи ее каждый раз бросали. А потом, если верить ее глянцевым интервью, она пришла на презентацию книги мемуаров одного из бывших пациентов – преодолевшего в сибирском рехабе-глэмпинге наркозависимость футболиста Олега Сонина – «Двадцать восемь шипов» и познакомилась с одним из самых популярных и богатых авторов издательства.

Гениальный, нетерпимый и угрюмый Лейб Баршай прятался от зевак и заедал стресс от скопления людей вокруг своей персоны эклерами с оливье, когда его убежище за колонной случайно обнаружила умница Ольга Барсукова, разуверившаяся в любви. Вскоре простой разговор за бокалом вина перерос в головокружительный роман.

Сыщики, как правило, настороженно относятся к идеальным глянцевым картинкам чужой жизни, и Крячко нашел в соцсетях пост менеджера одного из встречавшихся с Барсуковой спортсменов. Затравленная хейтерами, она продолжала утверждать, что Ольга только играла роль подружки спортсменов, ширмой для их темных дел: гомосексуализма, парафилий, вечеринок с юными моделями и наркотиками.

Если следовать этой логике, рассуждал Крячко, Лейб Баршай тоже нуждался в подруге-прикрытии, чтобы скрыть свою тайную страсть. И то, что женщина, выбранная на эту роль, была похожа на раздражавшую его падчерицу и так боялась прихода полицейского, вряд ли было совпадением.

Ожидая, пока хозяин откроет дверь, на широкой лестничной площадке Крячко рассматривал новую внушительную дверь из массива благородного бука с искусной резьбой в виде льва, стоящего на щите и шлеме. Увлекавшийся в юности геральдикой полковник быстро сделал фото и отправил его Армине, а затем прочел девиз на гербе: «Vincit amor patriae». «Любовь к Родине побеждает», – машинально перевел он: все же годы на юридическом не забываются. И широко улыбнулся: Лейб Давидович наконец соизволил открыть следователю, пытающемуся разгадать тайну гибели его падчерицы, дверь.

Годы изменили растерянного и нескладного юношу в ношеном пальто, который жил в провинциальном Саратове много лет назад. Его волосы посерели, как костровый пепел, похудевшее лицо будто липло к властно очерченному высоким лбом и острыми скулами черепу. Жидкие усики делали его смешным и безобидным, но тонкие губы выдавали привычку злиться на окружающих и раздражаться по пустякам. Он носил тонкую грифельную водолазку и кардиган в тон от «Гуччи», потертые вельветовые синие джинсы и мягкие сиреневые замшевые лоферы.

– Давайте пройдем в мой кабинет, – гостеприимно предложил Лейб Давидович и пропустил полковника в комнату, отделанную деревом и камнем. Языки пламени колыхались в электрическом камине, на котором стояли десятки костяных фигурок людей в средневековой одежде. Из большого окна без занавесок открывался потрясающий воображение вид на Москву-реку и Кремль.

– Ее и правда убили? – спросил Баршай, едва Крячко опустился в шоколадное кожаное кресло и, не дождавшись ответа, пробормотал себе под нос: – Не верится.

– Александра мертва, – подтвердил полковник. – На нее напали после научно-популярного мероприятия. Тело обнаружили волонтеры на следующий день.

– Что ж, печально. – Баршай открыл один из книжных шкафов и достал оттуда корзинку с бискотти с вишней и шоколадом. – Какой кофе предпочитаете? У меня кофемашина из Милана. Не пожалеете. Мой литературный редактор – аллергик, даже она не отказывается. А уж киношники вообще, по-моему, только за этим и приходят!

«Я ему про смерть ребенка, который на его глазах вырос, а он – про кофе, – подумал Крячко. – Человек тонкой душевной организации, не иначе! Солонку спер. И не побрезговал!»

– Капучино, пожалуйста. Я здесь, чтобы узнать, не выходила ли она с вами на связь, когда узнала, что должна приехать в Москву для участия в конкурсе за грант.

– Саша и грант? – Баршай вскинул брови. – Это, должно быть, шутка? У девчушки не было и зачатков аналитического мышления или интереса к науке.

– Это было видно по тому, как часто она брала вашу книгу про Леонардо? – поддел Крячко.

– Вы и это знаете? – Баршай подошел к антикварному шкафу и достал коллекционное издание. – Пришлось повоевать, чтобы выцепить это сокровище из цепких лап этой семейки.

«Вот Голлум!» – подумал Крячко, пока Баршай искал страницу с завораживающе подробным изображением плода в утробе матери.

– Я видел оригинал в две тысячи девятнадцатому году, на пятисотую годовщину смерти Леонардо. Французы тогда выставили грандиозную коллекцию в Лувре. Но англичане превзошли их, выставив более полутысячи работ да Винчи, купленных Виндзорами в семнадцатом веке. Двенадцать музеев Англии, Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии экспонировали королевское собрание. Я объехал их все, в том числе «Королевскую галерею» напротив Букингемского дворца, где увидел двести лучших, в том числе анатомических, рисунков Леонардо.

Кофемашина наполнила комнату божественным ароматом кофе. Похожая на воздушное облако пенка, возвышаясь, покрыла чашки. Баршай не обернулся.

– На этом рисунке присутствует цвет, что крайне редко для Леонардо. Он изобразил младенца лежащим в позе эмбриона в женской матке, как в большом яйце. При этом да Винчи вскрыл около трехсот трупов, но ни разу не участвовал во вскрытии беременной. Он смоделировал этот образ на основе эскизов, сделанных во время препарирования коровы, в чьей утробе был нерожденный теленок. В результате положение плода в чреве и другие детали столь достоверны, будто их показывает 3D-ультразвук.

Крячко вспомнились фото последних жертв Остряка, присланные Гуровым, их искромсанные половые органы и животы. Может быть, преступник имитирует не ранения, которые наносил своей шпагой Шико, а разрезы, сделанные скальпелем Леонардо?

– Ты смотришь на эти рисунки и веришь, что женщина с ребенком действительно являют собой одно целое, как Мадонна с Христом. А на деле видишь конкуренцию и разобщенность, констатируешь отсутствие привязанности друг к другу. Женщины так резки с себе подобными, что становится понятной логика дьявола. Сатана ведь мог предложить плод с Древа познания добра и зла Адаму, не так ли? Но он выбрал Еву. По сути, женщины лишили мужчин рая, никогда не задумывались над этим?

«Как-то не похоже это на нелюдимого, скованного человека, о котором рассказывает сожительница в интервью, – мелькнуло в голове у Крячко. – Во всяком случае, не каждый решится делиться такими размышлениями с полицией».

– Я, – словно услышав его мысли, вжал голову в плечи Баршай, – наверное, совсем заговорил вас. Вы спешите?

– Нет, – уверенно ответил Крячко.

– Понимаю, – кивнул Баршай. – Моей бывшей падчерице уже ничто не поможет.

«Бывшая жена», «бывший муж» – с такими высказываниями полковник сталкивался при допросе