Шрифт:
Закладка:
Евгений Сергеевич любил Советский Союз всем сердцем. Он совершенно не стыдился своей любви и с радостью и гордостью рассказывал о ней всем друзьям, знакомым, родственникам и даже случайным попутчикам в электричке. Вероятно, во многом именно благодаря этому круг общения Евгения Сергеевича и Зинаиды Михайловны в последние годы серьезно сузился. Дети звонили им все реже, знакомые перестали навещать их, а недавно Зинаида Михайловна неожиданно поняла, что последний раз в гости их звали несколько лет назад, и страшно расстроилась. Но, с другой стороны, как звать в гости человека, способного превратить в политический диспут любой разговор, включая обсуждение погоды?
Родители Евгения Сергеевича были людьми уважаемыми. Папа работал в аппарате ЦК, а мама заведовала большой продуктовой базой. Поэтому семья их никогда не знала ни горя, ни лишений, ни даже каких-либо ограничений. Дома всего было в избытке, папа возил их на служебной «Волге» на роскошную дачу, они отдыхали в Крыму, причем в лучшем санатории, и каждые майские праздники огромной компанией отправлялись на Волгу на шашлыки. Евгений Сергеевич ничего не знал и знать не хотел ни о репрессиях, ни о дефиците и даже голоде, от чего страдали его сограждане. Он учился в блатной школе, потом в блатном университете (МГИМО), а потом работал на очень блатной работе, обеспечивающей его и его молодую жену всем необходимым.
1991 год отнял у него все. Исчезла не просто страна, где родился Евгений Сергеевич. Исчез весь его мир. Его работа, его статус, его деньги. Он стал одним из. Одним из бесчисленных пенсионеров, потерявших все накопления и вынужденных – по инициативе Зинаиды Михайловны – переехать на дачу, потому что там хотя бы огород есть. Они сдавали свою роскошную московскую квартиру, и денег вместе с двумя скромными пенсиями хватало им на относительно комфортную, хоть и скромную жизнь.
«И вот, – думал Евгений Сергеевич, – наконец у меня есть шанс. Я не вышел бороться в 1991-м, я не верил в то, что Советский Союз может исчезнуть, а он взял и исчез. И, может быть, тот факт, что я не вышел, и позволил свершиться этому злодеянию? Значит, сейчас я выйду». Он услышал по радио о первых жертвах еще утром и тогда же начал собираться в Москву. Невзирая на протесты и крики Зинаиды Михайловны, после многочасового мерзкого скандала Евгений Сергеевич выскочил из их загородного дома и помчался на электричку. В Москве он прямо с вокзала отправился к ВДНХ, чтобы лично помочь своим собратьямпатриотам под предводительством генерала Макашова взять телецентр в Останкино и рассказать большой стране правду об американских прихвостнях, которые ею управляли последние два года.
Когда он выходил из метро, то краем уха услышал, что из телецентра начали стрелять. Радио, стоявшее на прилавке ларька, сообщило, что бойцы подразделения «Витязь» открыли шквальный огонь по толпе осаждающих и погибло не меньше пятидесяти человек. К его собственному удивлению, такое известие лишь придало сил Евгению Сергеевичу. Он ускорил шаг. Впереди, рядом с телецентром, стояли бэтээры. И он осторожно стал пробираться по противоположной стороне. Где-то слева грянули автоматные очереди. Евгений Сергеевич подумал, что резоннее будет перейти на другую сторону улицы Воробьева, а там он как-нибудь огородами доберется и до телецентра. Он побежал через улицу. Один из бэтээров повернул башню и открыл огонь из пулемета по дому за спиной Евгения Сергеевича. Он бросился на асфальт и распластался на нем как мог. Огонь стих. Евгений Сергеевич поднялся, но в этот момент из-за его спины заработал автомат. Стреляли по бэтээру, но пять пуль попали Евгению Сергеевичу в спину. Он умер мгновенно, сраженный пулями своих же сторонников. Его тело лежало посреди улицы Воробьева до вечера, когда его наконец утащили куда-то к помойке. Что с ним стало потом, к сожалению, узнать так и не удалось. В те смутные дни и живые люди пропадали порой без следа, что уж говорить о мертвых? Зато Зинаиду Михайловну, когда закончился траур, стали чаще звать в гости. И хотя она сама в этом никогда и никому не признавалась, ей было очень приятно.
Игорь Валерьевич любил свой кабинет на самом последнем этаже небоскреба на углу Долгоруковской и Оружейного. Ему нравилась монументальная громада этого нелепого здания, которое москвичи, за очевидное сходство с постройками древних шумеров, называли «зиккуратом». Сначала он немного обижался, ведь он лично утверждал проект здания, и ему оно казалось идеальным, но потом один из его многочисленных безымянных помощников объяснил Игорю Валерьевичу, что слово «зиккурат» происходит от sigguratu, то есть «вершина». «То есть, – думал Игорь Валерьевич, глядя из окна своего кабинета на никогда не спящее Садовое кольцо, – я нахожусь на вершине. Так и есть. Это правильно».
Впрочем, все это было давно. Сейчас же Игоря Валерьевича занимали совершенно другие мысли. Он раздраженно смотрел на экран ноутбука, раскрытого перед ним на столе. Компьютеры он не любил и не понимал, а поручить такое дело помощнику, даже Мертвому, было решительно невозможно, и Игорь Валерьевич злился на бессмысленную машину. Его ноутбук был девственно чист, за исключением одной сложной и дорогой метеопрограммы, собиравшей данные с десятка спутников и позволявшей прогнозировать погоду с невероятной точностью. Игорь Валерьевич аккуратно водил курсором по контрольным точкам, проверяя текущие значения и прогноз на следующий день: температура, влажность, скорость ветра. Он внимательно сверял данные на экране с таблицей в дневнике и в очередной раз поражался гению автора, сумевшего рассчитать столь сложный по исполнению план без помощи компьютеров и спутников. Если прогноз не врал, то буквально завтра в Москве настанет идеальная для осуществления их плана погода…
Вдруг невыносимая головная боль тисками сжала виски Игоря Валерьевича, и он услышал в своей голове страшный крик тысячи голосов. На этот раз его Гость был не просто недоволен, он был в ярости.
– ДЕВЧОНКА! ТЕНЬ ЗАБРАЛ ДЕВЧОНКУ! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ДАТЬ ЕМУ ПОМЕШАТЬ НАМ!
Игорь Валерьевич скрючился за столом, боль в голове стала непереносимой. От напряжения в левом глазу его
