Судачили и так и сяк. Ажно до утра уши друг другу прожужжали, переливали из пустого в порожнее. Решили договариваться. Выбрали троих – брата Сальника, брата Кронштейна и сестру Втулку – и отрядили их с белой тряпицей заместо флага к избе иттить. Остальные за забором залегли, боялись, не устроят ли те, что в осаде, стрельбу кровопролитную. Но они слово сдержали, подпустили к порогу.

Начались переговоры. Что да как, пересказать не могу – далече было, не расслышала. Гуторили долго, чуть не с час, мы уже заскучали все. Солнце на западную половину неба перевалило, а толку от парламентариев – как от козла молока.

И тут откуда ни возьмись сковородка летающая! Та, которой Великий Механизмус управляет. Продавил тучку над окоемом – и к нам! Низенько-низенько летит, будто подкрадывается. Общинники, как по уговору, – бух на колени и лбами в землю.

– Великий Механизмус! Великий Механизмус! Великий Механизмус!

Каждому понятно: защитник прибыл. Не оставил чад своих в бедствии, решил собственнолично за них заступиться. Счас как жахнет по безбожникам, истребит их поганое семя и по ветру развеет…

Та-та-та-та-та! Это не из сковородки, а откуда-то из леса раздалось. Я лежала, в лопушье зарывшись, но тут разом подхватилась, гляжу: а из-за осинок красавчик московский выбегает с такой же пулялкой, как у инспектора. И в небеса из нее жарит: та-та-та-та!

Накренилась сковородка, дым из нее повалил. Все в ужасе головы позадирали, а красавчик еще одну очередь выпустил – для верности. Мы думали: вознегодует Механизмус, ореолом осветится, покусителя в пепел обратит. Нет же… Закувыркалась сковородка, как голубь турман, – и книзу. По-за хутором грянулась оземь… разлетелась вдребезги на мелкие осколочки… дымный хвост солнце застил…

Что же ты натворил, красавчик?! Неужель Великого Механизмуса в распыл?.. Да как такое возможно?!

Эх-эх-эх!

Олимпиада Перевозчикова:

Что пережила я, когда безликие люди в одеяниях космических путешественников заперли нас в комнатке, вырубленной прямо в скале и больше похожей на саркофаг? По логике, я должна была ужаснуться и, объятая содроганием, погрузиться в мысли о будущем, которое вполне могло оказаться таким же беспросветным, как эта каморка. Но я – не поверишь! – испытывала состояние, близкое к счастью, а все потому, что ты была рядом, здесь, со мной. Небушко мое… мое счастье, моя любовь! Видишь, как твое присутствие действует на меня – с тобой я ничего не боюсь, и нет разницы, где я теперь, на земле или под землей. Я витаю в облаках, качусь по радуге и снова возношусь на эфирных потоках… и мне хорошо!

Если б еще и ты была со мной на одной волне… Но ты зажата, тебя тяготит неопределенность, и на мои ласки ты отвечаешь автоматически, без той страсти, на которую способна.

Очнись! Сбрось шоры, не зацикливайся на плохом! Представь, что мир принадлежит нам двоим и никого больше нет… никто не в силах помешать нашему блаженству, никто не вторгнется в нашу упоительную нирвану, не разрушит ее, не разделит нас, слившихся в единое целое, и не…

Вошел безликий, которого ты называешь Гором, и выдернул меня из нежнейших грез. Я едва успела отпрянуть от тебя и поправить блузку. Хотя его, кажется, нисколько не волновали наши с тобой отношения. Он застыл на пороге, как восковое изваяние, и прожурчал из-под шлема:

– Прошу извинить, если помешал, но мне нужна ваша помощь. Один из моих порученцев… Богдан… я отправил его на разведку. Он должен был пролететь на мультикоптере над хутором, разузнать обстановку. Но прошло больше часа, а он не возвращается. Со стороны хутора я слышал взрыв… Могло произойти несчастье.

– Располагайте нами, – с готовностью откликнулась ты, однако в голосе твоем мне послышалось скорее желание вырваться отсюда, чем беспокойство по поводу пропавшего Богдана.

– Благодарю. – Он повернул темную выпуклость шлема ко мне: – Тогда попрошу вас проследовать за мной.

– Меня? – Я растерялась, посмотрела на тебя, надеясь на подсказку, но ты хранила молчание и бесстрастность.

– Да. Только вас. Лизе сейчас не стоит появляться на хуторе, а вы – лицо нейтральное, вам будет проще.

Ты не возразила, даже бровью не повела, отпустила меня безмолвно. Я списала это на овладевшую тобой прострацию, но, сознаюсь, меня укололо. Что с тобой? Меня уводили в неизвестность, а ты не подарила мне даже поцелуя?..

– От вас потребуется известная осторожность, – наставлял меня Гор, провожая через полуосвещенные переходы. – Но в целом задача представляется выполнимой. Постарайтесь пробраться к хутору и узнать, что сталось с мультикоптером и, главное, с летчиком. Себя лучше не обнаруживать По максимуму задействуйте зрение и слух. И еще… – Он приостановился и чуть не уперся в меня своим шлемом. – Вы же понимаете, что Лиза остается здесь. Не советую глупить…

Меня обдало холодом. Он говорил о тебе как о заложнице! Теперь ясно, почему он отправил на разведку меня одну. То, что связывает нас с тобой, крепче любых зароков.

Не помню, как я добежала до хутора. Мысли были заняты тобой, и я одумалась, лишь когда заросли поредели и сквозь них проступило следующее: в неглубокой, но широкой воронке валялись искореженные лопасти пропеллеров, изогнутые лоскуты металлической обшивки, бруски, рейки и прочее, чему я не смогла подобрать определения. Все было покрыто слоем сажи, а над воронкой курился дымок. Падение летательной машины завершилось не только взрывом, но и пожаром.

В воронке копошились несколько хуторских мужчин. Еще десятка два твоих общинников, в том числе Плашка, толпились по краям. Особняком держались субинспектор, товарищ Вадим, этнограф Байдачник и незнакомый мне седовласый человек в тужурке мастерового. Они ловили на себе озлобленные взгляды и не выпускали из рук оружия.

– Ну, чё? – проорал субинспектор, глядя в яму. – Достали?

Из развороченной кабины вытащили обугленного пилота. Костюм на нем сгорел, как и плоть, уцелел лишь костяк, а шлем расплавился и так плотно облепил – я бы сказала обтек – голову, что нечего было и пытаться его снять. Зрелище было жутчайшим, на меня накатила тошнота, и я съежилась под кустом, закрыв рот ладонью, чтобы себя не выдать.

Товарищ Вадим недоумевающе уставился на человеческий огарок.

– Кто это?