Что дальше, спросите вы? А дальше Антон Матвеевич внушил им, что Золотая Старуха спрятана под землей – а где ей еще быть, раз ее столько веков ищут и все без толку? Он принялся, опять же опираясь на отрывки из фольклорных источников, строить предположения, в каких точно местах следует искать всемогущую истуканшу. Места, само собой, подсказывал я, а его заботой было, как говорят следователи, подвести под них доказательную базу. На доказательства он мастак – разложит все по тезисам, вольет в уши и заставит поверить хоть студентов из университетской аудитории, хоть кроманьонцев в мамонтовых шкурах.

Простодушные вогулы действовали по его наводкам, пробивали в подземельях стенки, прокладывали участки тоннелей иногда по пять-шесть метров в длину и тем самым сшивали разрозненные лоскутья моих владений в единое целое. Я благодарен им от всей души. Кусочки золота, якобы отломившиеся от Сорни-эквы и попадавшиеся им под землей, – это лишь аванс за кропотливость. Когда я добьюсь своей цели, рассчитаемся полностью.

Своим чистосердечием я только разжег ваше любопытство, не правда ли? Что еще вы хотите узнать? Отчего мне служат верой и правдой не только Лиза со своей усть-кишертской Сапфо, но и такой высокообразованный человек, как Антон Матвеевич? Ответ на этот вопрос я повторил вам уже неоднократно: я не царь Ирод и в деспоты никогда не рвался. Мои идеалы высоки, в них нет ничего тиранического. Допускаю, что Антон Матвеевич, в чьем характере присутствуют черты Нарцисса, помогает мне, надеясь обрести в моем Эдеме влиятельный пост. Что же… Если это будет способствовать его радению, я не против. Но сейчас еще не время распределять посты, мы в самом начале пути, и нам в любую минуту могут помешать.

Об этом-то он мне и говорит, в волнении теребя блокнотик:

– Этот Аксентьев… который из ОГПУ… с ним надо что-то решать. Он в состоянии нанести нам непоправимый вред…

Знаю, знаю! Пока летели к горе, Лиза ознакомила меня со сводкой текущих событий. Олимпиада разоблачена, обменные комбинации с сектантами-«механиками» тоже выплыли наружу… При чем тут сектанты, спросите вы? Хм… Ладно. Сказал «а», скажу и «б», не в моих привычках увиливать. Вогулам для прокладки новых шахт требовался инструмент. Кирки, ломы, лопаты и так далее. Переправлять его из других городов, пользуясь моими связями, – нецелесообразный риск. Этого добра полно и в окрестностях – знай подбирай. Что подопечные Лизы с успехом и делали. Но инструмент – это лишь полдела. На отдельных участках, чтобы не случалось обвалов, приходилось устанавливать крепеж. Гайки, болты, шайбы – это для соединения досок и брусьев, которые заготовляли те же «механики». Зря я им, что ли, бензиновые пилы выписал? То-то удивлялись, поди, странным запросам Великого Механизмуса! А может, и не удивлялись. Лиза вытравила из них эту никчемную способность. Они получали награду, и им было все равно, каким образом ее отрабатывать. Заставь мы их новогодние украшения из советских газет выстригать или лыко драть и лапти плести – они бы и на это согласились.

Поняли теперь, в чем фокус? Вогулы не имели представления об участии «механиков», «механики» ничего не знали о действиях вогулов, но все вместе они делали общее дело. Такая вот мозаика. Скажете, плохо придумано? Это вы от зависти, не иначе. Я никогда не ошибаюсь. Вмешательство Вадима Сергеевича Арсеньева, справки о котором я навел сразу же после его появления в Усть-Кишерти, – не ошибка, а досадное недоразумение. Кто же мог предсказать, что он приедет, да еще так некстати? Да и когда приехал, я представления не имел о его потенциале. А он взял и меньше чем за неделю вывел из строя важнейшее звено в моей технологической цепи. Отныне хуторян нельзя рассматривать как снабженцев, придется что-то менять. Но об этом я подумаю после.

– Надеюсь, вас он не раскрыл, Антон Матвеевич?

– Типун вам… Не раскрыл и не раскроет. Но оставлять его в живых – неосмотрительно. Не предпринять ли вам устранение?

Он не видел, как за зеркальным барьером шлема я скривил губы. Меня коробило его неестественно-манерное словоблудие. «Предпринять устранение» – а? Пижон! И как он сразу открестился от ответственности! Нет, дружок, предпринимать придется не мне, а нам совместно. Раз ты выбрал меня своим повелителем, изволь идти до конца.

Вынесение смертного приговора Вадиму Сергеевичу далось нелегко. Как уже было упомянуто выше, от смертоубийств меня тошнит. Ненавижу их. Что? Вы напоминаете мне о бродяге, убитом в лесу? Начнем с того, что убил его Ермолай, я не успел остановить расправу. Ермолай горяч, часто делает что-то, не подумав. И бродяга сам полез на рожон – он мог видеть, как мы заталкиваем «Альбатрос» в ангар. То есть тогда был резон. И кто бы пожалел ни на что не годного пьянчугу? А тут на казнь обрекалась личность необыкновенная, единственная в своем роде. Я был хорошо наслышан о диапазоне его зрения и слуха, а также о том, что он умеет производить в уме вычисления быстрее счетной машины. Вот кого я с удовольствием задействовал бы в своей команде! И даже, не при Антоне Матвеевиче будет произнесено, назначил бы своей правой рукой. Такие люди мне нужны. Но у Вадима Сергеевича, как ни жаль, есть существенный недостаток – он слишком предан Главполитуправлению. Его не купить, не запугать, не умаслить. Он не поверит в земной рай, он верит только уставам и инструкциям. А значит, игра не стоит свеч – проще покончить с ним раз и навсегда.

Антон Матвеевич расценил мое затянувшееся молчание как одобрение и стал вдохновенно развивать свою идею:

– О! Я не предвижу сложностей, хоть он и изворотлив… Вы же не будете совершать ликвидацию в людном месте, правда? А заманить его в лес – задача элементарнейшая, он по натуре авантюрист…

«Пой, ласточка, пой! – хотелось сказать мне. – Ликвидацию буду продумывать я, и она должна быть безупречна».

– Ступайте, Антон Матвеевич. И пускай вогулы поторопятся. Восточный участок в седьмом секторе надо удлинить на двадцать метров. Даю вам… вместе с ними… три дня.

– Двадцать метров за три дня? Помилосердствуйте!

– Хорошо, четыре. А я тем временем постараюсь решить проблему с Арсеньевым. Всех благ.

Он вышел из пещеры, я проводил его и, стоя среди высоких трав, называемых в простонародье будыльником, смотрел, как он уходит в пролесок.

Пора возвращаться в основные покои моего дворца, но