конкуренции за ресурсы между представителями одного вида. «Мнение, что каждый уголок земли кишит жизнью, совершенно неверно», – писал он. Тем не менее именно интерес к эволюции привел Мечникова к изучению иммунной системы. Защитив диссертацию по эмбриологии в Санкт-Петербургском университете, в 1870 г. молодой ученый перебрался в Одессу, в один из новых университетов, основанный пятью годами ранее в ходе образовательной реформы Александра II. Здесь, на побережье Черного моря, Мечников занялся исследованием эволюции иммунитета у морских животных{329}.

Если Дарвин рассматривал естественный отбор в первую очередь через призму борьбы за выживание между особями внутри вида, то Мечников сосредоточился на роли болезней. В XIX в. мир пережил несколько пандемий, от холеры до гриппа. Их смертоносность все возрастала, поскольку мир становился все более взаимосвязанным благодаря новым технологиям – железным дорогам, пароходам, которые позволяли болезням распространяться намного быстрее и шире. Сам Мечников был свидетелем одной из самых мощных вспышек холеры в XIX в., за время которой (между 1846 и 1860 г.) в России умерло более 1 млн человек. А в 1873 г. первая жена Мечникова Людмила скончалась от туберкулеза в возрасте 21 года. Жизнь действительно казалась непрерывной борьбой за существование, и Мечникову подчас не хватало сил на эту борьбу. (Он дважды пытался покончить жизнь самоубийством; в первый раз – после смерти жены.) Однако для Мечникова, как и для многих других русских ученых, это было не столько борьбой за ресурсы, сколько борьбой за выживание перед лицом смертоносных болезней. Именно эта идея сформировала взгляды Мечникова на эволюцию{330}.

В XIX в. большинство эволюционных мыслителей считали, что лучшее доказательство общего происхождения людей и обезьян – их анатомическое сходство. Но Мечников подошел к этой проблеме с другой стороны. Он утверждал, что прямым доказательством общего происхождения всех живых существ следует считать существование иммунных клеток. Одноклеточный организм, такой как бактерия, обычно питается, поглощая другие, более мелкие организмы и переваривая их внутри клетки. Мечников указал, что так себя ведут и иммунные клетки. Белая кровяная клетка – например, макрофаг – поглощает бактерии и переваривает их, борясь тем самым с распространением болезни внутри большого организма. Мечников рассудил, что белые клетки крови должны быть эволюционными пережитками, реликтами тех времен, когда одноклеточные организмы превратились в многоклеточные (возможно, в результате того самого процесса поглощения клетки клеткой). Он также отметил, что самые разные виды животных, от людей до морских звезд, имеют схожие типы иммунных клеток. Это указывает на их общую эволюционную историю и служит лучшим доказательством того, что, как выразился сам Мечников, «человек есть кровный родственник животного»{331}.

Мечников считал, что существование иммунных клеток является прямым свидетельством эволюции, а в воспалении видел форму естественного отбора внутри организма. Задача различных иммунных клеток – одержать победу над болезнетворными бактериями и другими чужеродными организмами. Зачастую это происходит путем поглощения чужеродных клеток и их уничтожения, прежде чем те успевают размножиться и распространиться по всему телу. «Это настоящая битва, которая бушует в самых сокровенных уголках нашего существа», – писал Мечников в 1903 г. В другом случае он развернул эту военную метафору. «[Иммунная система] подобна высокоорганизованному государству… сражающемуся против диких племен, – заявил Мечников в своей лекции в Одесском университете как раз в то время, когда Российская империя осуществляла экспансию в Средней Азии. – Оно посылает против бактерий армию амебоидных клеток». Налицо очередной наглядный пример того, как рост национализма и войн в XIX в. обусловил трансформацию представлений ученых о мире природы. Для Мечникова живой организм был еще одним полем битвы{332}.

В то время как Илья Мечников работал в Одессе, другая группа российских натуралистов проводила важные исследования на крымском побережье Черного моря, на Севастопольской биологической станции. Этой группой руководила Софья Переяславцева, эмбриолог-новатор и глава научной лаборатории – одна из первых женщин в мире на такой серьезной должности. В те времена женщине было очень непросто сделать настолько выдающуюся научную карьеру. Конечно, благодаря образовательным реформам Александра II в российских университетах значительно возросло число студентов, однако это касалось только мужчин, а не женщин. В 1861 г. в Санкт-Петербургском университете прошла демонстрация студентов с требованием расширить женщинам доступ к высшему образованию. Александр II проигнорировал это требование; больше того, в 1863 году был принят университетский устав, который фактически запретил женщинам посещать российские университеты. (Прежде небольшому числу женщин удавалось неофициально учиться в высших учебных заведениях Российской империи – в качестве вольнослушательниц, без права получения диплома.) Но российских женщин это не остановило. Вместо того чтобы дожидаться перемен дома, те из них, у кого имелись на это средства, уезжали учиться за границу. Именно так и поступила и Софья Переяславцева. В 1872 г. она уехала в Швейцарию и поступила в Цюрихский университет, популярный в те времена среди российских студенток, поскольку он не только свободно принимал женщин, но и официально присуждал им ученые степени. В России обстановка изменилась лишь несколько десятилетий спустя, после революции 1917 г.{333}

Переяславцева родилась в 1849 г. в семье армейского полковника и с детства увлекалась миром природы: она собирала бабочек в окрестностях родного Воронежа и мечтала стать профессиональным натуралистом. Можно представить ее разочарование, когда она узнала о запрете Александра II. Однако она сумела убедить отца, который сам был сторонником женского образования, отправить ее учиться в Швейцарию. В 1876 г., после четырех лет упорной учебы, она получила степень по зоологии и стала одной из немногих российских женщин с высшим образованием. В 1878 г. она вернулась в Россию и вскоре была назначена заведующей Севастопольской биологической станцией.

В течение следующих 10 лет Переяславцева проводила исследования в области эволюционной эмбриологии. На побережье Черного моря она собирала эмбрионы морских животных и изучала их под лабораторным микроскопом. Эта работа требовала огромного мастерства и терпения. Переяславцева хотела сравнить стадии эмбрионального развития у разных живых видов. Как и французский натуралист Этьен Жоффруа Сент-Илер, она считала, что это поможет пролить свет на эволюционную историю различных животных. Чтобы провести такой сравнительный анализ, нужно было подолгу наблюдать в микроскоп за развитием эмбриона. Иногда она не отходила от лабораторного стола по 30 часов, делая лишь короткие передышки{334}.

Будучи поборницей женского образования, Переяславцева использовала свое положение на Севастопольской биологической станции, помогая другим женщинам-ученым. Вскоре она пригласила к себе Марию Российскую и Екатерину Вагнер, которых тоже можно смело причислить к первопроходцам эволюционной эмбриологии. Они занялись совместным исследованием эмбриологии морских животных: Переяславцева специализировалась на плоских червях, а Российская и Вагнер – на креветках. Сравнивая свои наблюдения, они смогли установить эволюционные связи между разными видами морских животных на основе их эмбрионального развития. Результаты своей работы они изложили в серии статей, опубликованных в «Бюллетене Московского общества испытателей природы». За свои заслуги в 1883 г. Переяславцева была удостоена главной премии Съезда русских естествоиспытателей и врачей – в те времена, когда всецело господствовали ученые-мужчины, это был редчайший случай признания вклада женщины в науку{335}.

Век XIX был веком капитализма и войн. Однако он ознаменовался и рождением новых политических альтернатив, таких как социализм, коммунизм и анархизм. В России эволюционные и революционные идеи зачастую шли рука об руку. Лев Троцкий, который впоследствии стал одним из вождей революции 1917 г., читал Дарвина в тюрьме в 1890-х гг. и позже писал одному из своих друзей: «Идея эволюции… всецело меня захватила». Примерно в то же время Петр Кропоткин, ведущий российский теоретик анархизма, опубликовал работу «Взаимопомощь как фактор эволюции» (1902), где провел прямые параллели между сотрудничеством в животном мире и потребностью людей в совместной работе ради выживания. «Те виды, которые… отказываются от нее [общительности]… обречены на вымирание», – утверждал Кропоткин, которому к тому времени пришлось бежать из России в Лондон, поскольку власти преследовали его за политические взгляды{336}.

Следует сказать несколько слов и о другом русском естествоиспытателе, который видел в социализме более правильный альтернативный подход