Шрифт:
Закладка:
– У вас получилась пара одинаковых подвесок, как для влюбленных! – заметил офицер Ли. Мы рассмеялись.
Тетя Моника безмолвно держала в руках крестик. Словно молилась. Наши с Юнсу взгляды встретились. Впервые мне пришло в голову, что крест тоже является орудием казни. Распятие – чудовищное наказание, изобретенное Римом для усмирения порабощенного народа. И так как приколачивание к кресту гвоздями не могло убить человека, то, как правило, приговоренного начинали истязать за несколько дней до распятия. Избиение до полусмерти было обычной практикой, пытки продолжались всю ночь, и иногда преступникам даже выкалывали глаза. Можно считать, что распятие осуществлялось, когда человек находился уже на грани смерти. Но, несмотря на все, люди могли жить еще несколько дней – по закону тело было запрещено убирать, и они умирали от клыков диких зверей и клювов птиц, раздирающих на части плоть. Иисус тоже был приговорен к смертной казни. И даже если бы провели всенародное голосование, он все равно был бы казнен. Ведь зафиксировали, что толпа гневно скандировала: «Убейте его! Пригвоздите его к кресту!» Выходит, если бы Иисуса повесили, то после двух тысяч лет верующие во Христа носили бы на шее петлю, водружали бы ее на крыши церквей и украшали бы стены приходов изображениями Иисуса в петле с подломленной головой. Внезапно я ощутила прилив благодарности к Иисусу за то, что он был казнен как преступник. Иначе кто бы еще мог послужить утешением для Юнсу?
В тот год в четверг на рождественской мессе Юнсу получил крещение. Я тоже присутствовала на этом событии. Ему дали крестное имя Августин – он был язычник и дебошир, любитель разгульной жизни; в один из дней, завороженный голосами детей, поющих христианский гимн, раскрыл Священное Писание и стал одним из святых. А еще его матерью была Святая Моника, в честь которой получила свое крестное имя моя тетя. На мессе я и другие женщины-волонтеры, работающие в местах заключения, сидели на месте хора в большом актовом зале. Издалека я увидела, что Юнсу одет в белую одежду, которую принесли сестры. В ней он выглядел непривычно и торжественно, напоминая укутанного в белоснежную пеленку малыша, а лицо было возбуждённым, как у ребенка, которого впервые привели в детский сад.
Перед началом мессы, когда отдавали честь государственному флагу, я, по просьбе тети, прошла вперед и спела гимн. Некоторые вспомнили меня, послышалось перешептывание. Раньше я ни за какие коврижки не согласилась бы выступать перед этими людьми – преступниками с множеством судимостей, мнимыми верующими, которые пришли, чтобы заполучить заветный «choco pie». Однако теперь я пошла на это. Ради Юнсу. И уже позже мне пришло в голову, что по сравнению с ними я еще большая лгунья и лицемерка. К тому же я зовусь членом религиозного комитета по исправлению подсудимых.
Он рассказал о мыслях, которые не давали ему заснуть в ту ночь, о том, что почти конченый человек через крещение может родиться вновь. Он добавил, что впервые в его жизни он не мог сомкнуть глаз от переполнявшей его радости; сказал, что в его голове не укладывается, как можно простить такого изверга, как он, который хуже самого дикого зверя. Ради этого самого Юнсу я поднялась на сцену и впервые за десять лет взяла в руки микрофон. Когда вступительные аккорды наполнили зал, я посмотрела в глаза Юнсу, сидевшему среди смертников в самом первом ряду. Я улыбнулась краешком губ, а лицо Юнсу словно застыло. Может быть, он думал про своего младшего брата. Я запела гимн:
Закончив, я начала спускаться со сцены, Юнсу сидел с низко опущенной головой. Приглядевшись, я поняла, что он плачет. На прошлой встрече он сказал: «Когда мне выносили приговор… Нет… когда я убивал тех людей, уже тогда я был мертв. Но теперь воскрес. Потому что вы помогаете мне, протягивая руку помощи и убеждая, что ничего страшного, если не получается сразу вскочить и бежать, и для начала нужно освоить первые шаги». Если честно, мне тоже хотелось поплакать, но боль разрывала лишь сердце, словно растрескавшееся от засухи рисовое поле. Выплакавшись, Юнсу посмотрел в сторону хора. Похоже, искал меня. Наши взгляды встретились. Он широко улыбнулся. Несмотря на то, что его сияющая белозубая улыбка, да и все лицо, обрамленное черными кудрями, говорили о духовном перерождении, вид закованных в кандалы запястий потряс мою душу и отпечатался в памяти навсегда.
Месса подошла к концу, начался банкет. Юнсу принимал поздравления от заключенных, улыбка не сходила с его губ. Раздавая «CHOCO PIE», я между делом поинтересовалась, как он. Юнсу ответил:
– Вы тоже, Юджон, глядя на меня, попробуйте довериться Христу! Заявляю со всей ответственностью: это и вправду здорово!
Я ничего не смогла произнести. Уплетая «choco pie» закованными в кандалы руками, Юнсу продолжил:
– Говорят, президентом станет бывший заключенный, заявивший, что во время своего срока службы он не будет приводить в исполнение смертные приговоры. Поэтому братья по несчастью надеются, что, пока он у власти, мы будем жить… Так говорят… Юджон! Я тут подумал… Впервые мне захотелось жить. Раньше я так не думал. Но ведь даже здесь, в этих наручниках, я могу писать детям письма, и даже закованный в кандалы я могу хоть как-то делиться любовью, которую получил сам… Что, если всю оставшуюся жизнь молиться за тех, кому я причинил зло, и очищаться от греха?.. И жить в этих стенах, представляя, что здесь монастырь. И пусть я недостоин этого… пусть я не заслуживаю этого… впервые в жизни я подумал, как же не хочется умирать…
Это был последний раз, когда я видела Юнсу.
Синий блокнот 17
Мы поделили добычу и разбежались в разные стороны. Тот подонок сразу же ринулся в румсалон, где сорил деньгами, развлекаясь на всю катушку с женщинами… Уже потом я узнал, что дома жена уговорила его на добровольную сдачу с повинной. Он первый пошел в полицию и все рассказал. Мое взял на себя, а свое на меня свалил… Сейчас уже бессмысленно оправдываться… Так я оказался в розыске как самый злостный преступник, убивший трех женщин и одну из них изнасиловавший. По всей стране были распространены мои фотографии, и я вынужден был скрываться. Чтобы попросить присмотреть за лежащей в больнице подругой, мне снова пришлось встретиться с парнем, которого я просил вернуть долг. Он сказал не беспокоиться и пообещал, что поможет ей с выпиской и некоторое время позаботится о ней. В тот вечер мы пошли в очередной кабак, где выпивали и развлекались с женщинами до потери сознания. Ночь провели вместе с ним, а наутро я проснулся от того, что кто-то долбил в двери. Приятель сдал меня, а сам дал деру. Может, думал, что тогда можно будет не отдавать долг?
Я выбил окно в ёгване и выпрыгнул на улицу. Заскочил в первый попавшийся дом. Схватил на кухне нож и, загнав в комнату женщину с ребенком, в последний раз позвонил моей девушке. Она была вместе с этим приятелем – он ночью ушел к ней. Сказала, что он заплатил за операцию и помог с выпиской из больницы… Что она в большом долгу перед ним, и он предлагает выйти за него замуж, ведь она понравилась ему с первой встречи в парикмахерской… Напоследок она спросила почему я пошел на это? Разве я не знаю, как она ненавидит тех, кто творит беззаконие, ведь она сразу об этом предупредила? Полиция выбила дверь и попыталась проникнуть в квартиру. Я подскочил к хозяйке и, приставив к ее горлу нож, устроил заваруху со взятием заложников. Ребенок заплакал, зовя ее «мама». Прямо как Ынсу. Затем последовал выстрел – меня ранили в ногу и арестовали.
