Шрифт:
Закладка:
– Прости старую… с годами по глупости только и делаю, что слезы лью, – пыталась оправдаться она, однако Юнсу, смотревший на плачущую женщину, был мрачным.
Разлив кофе по стаканчикам, мы приступили к беседе.
– В газете я наткнулся на статью о людях, которые ездят любоваться на листопад. Но ведь для дерева это на самом деле своего рода смерть, а люди даже едут насладиться зрелищем падающих листьев… Я подумал… Раз уж умирать, то так же красиво, как осенние деревья, чтобы люди увидели и восхитились тем, как это прекрасно.
Мы молча продолжали потягивать кофе. Чувствовалось, что Юнсу немного взволнован, видимо, из-за того, что давно не виделся с тетей Моникой. А может, после того как решил стать донором, он ощутил легкость даже в теле. В тот день он был необычайно многословен.
– Когда я попал сюда после случившегося, одновременно со мной поступил семнадцатилетний парнишка, обвиняемый в мелком воровстве, но его отпустили по условному освобождению. Он был смышленым и симпатичным парнем, и я относился к нему как к младшему брату. И вот перед его выходом я велел ему больше не попадать сюда, иначе его ждет моя участь… А на прошлой неделе он опять оказался в изоляторе. На этот раз тоже за обычную кражу – поймали вроде с краденым телефоном. Прокурор, увидев в базе данных, что он уже привлекался по подобной статье, посадил его, недолго думая, в обезьянник. Я узнал у этого парня, как так вышло, и оказалось, что, выйдя на свободу, он проторчал один перед тюрьмой три часа.
Тетя Моника зацокала.
– Что ему еще оставалось делать? Пойти некуда, вот он и встретился со своими бывшими дружками и вновь попал сюда. Я решил, что так не пойдет, и попросил одного директора, который здесь сидит, устроить его по окончании срока к себе на завод, там и общага есть. Он хорошо ко мне относится, поэтому пообещал, что сделает.
– Ты и с директорами знакомства водишь? – поддела я. Юнсу расплылся в улыбке.
– У нас тут и президенты, и министры, и ведущие монополисты имеются. Так что отыскать какого-то там директора – не проблема…
Он сиял, как новенький паровоз. Услышав его ответ, я не смогла не согласиться.
– Как-то сижу, читаю сборник стихов, а один надзиратель, который при каждом удобном случае поддевал меня, снова бросил пренебрежительно: «Смертник, а чего возомнил о себе…» Я взъярился, подумав про себя: «Вот говнюк, выйду на прогулку и…» – Он взглянул на нас обеих и понурил голову. – Была б моя воля, я бы так и сделал, но тут, откуда ни возьмись, перед глазами возникли ваши лица…
Юнсу сидел с опущенной головой. Почувствовав, что от его рассказа атмосфера тяжелеет, он решил не продолжать и с трудом извлек из кармана несколько писем.
– Знаете, сестра! Я в последнее время переписываюсь с ребятами.
Развернув и бегло прочитав одно из них, мы поняли, что письма от ребят из горного района Тхэбэк провинции Канвондо. Похоже, в одном из журналов Юнсу прочитал статью про маленькую районную школу, где детям не хватало школьных принадлежностей, и стал ежемесячно переводить им часть суммы со своего накопительного счета. А ребята решили поблагодарить и написали письмо. Так дети из глухой горной деревушки и заключенный, ожидающий смерти, начали переписываться. Даже с первого взгляда можно было понять, какой увлеченной была их беседа. Ведь и дети, и Юнсу испытывали сиротливое одиночество, словно оленята в заточении.
Пока мы с тетей разглядывали письма, Юнсу смущенно проговорил:
– Сестра… У меня есть к вам одна просьба. Я тут… чуток проштрафился…
Мы с тетей оторвались от писем и озадаченно посмотрели на него.
– Я пообещал им кое-что.
– Давай не темни, а то сказал «проштрафился», я и перепугалась… – успокаивающе похлопывая себя по груди, проворчала тетя.
– Когда я спросил у них, что больше всего на свете они хотели бы сделать, ребята ответили, что мечтают увидеть море. У них рядом сплошные горы – перевал за перевалом, а море лишь в часе езды на поезде. Я ответил, что когда-нибудь обязательно помогу осуществиться их мечте. А эти сорванцы решили, что я какой-то богач из Гунпхо – раз мой адрес записан как номер абонентского ящика почтового отделения этого города, – и задумали в следующем году первого января встретить восход солнца в Канныне, о чем и сообщили мне в письме. Сестра… как же мне быть?
Я догадалась, что Юнсу в это время думал о брате, о котором упоминал несколько раз. Брат был слепым, и именно поэтому он решил отдать в дар свои глаза. Я не спрашивала и ждала, пока он сам об этом заговорит, однако шестым чувством знала истинную причину. Мне было известно только, что тот умер на улице. Поэтому я захотела помочь выполнить обещание Юнсу.
– Я позабочусь об этом. Хоть это и нечестно и я остаюсь чуть-чуть внакладе, я оплачу поездку ребят, – сказала я.
Будто заранее зная мой ответ, он радостно улыбнулся.
– Ну раз все так нечестно складывается, то заодно попрошу еще об одном. Сфотографируйте их и пришлите мне фотографии. С восходящим солнцем и с лицами ребят, чтобы все было четко и крупным планом! Я, между прочим, тоже хочу увидеть море и то, как радуются дети. Пускай не могу поехать сам, благодаря снимкам я буду счастлив.
Я записала адрес детей в блокноте. Меня вдруг осенило, что Юнсу уже никогда не сможет побывать на море. А еще доживет ли он до той поры, когда поедут ребята и взойдет солнце 1998 года, а также до проявки и печати этих фотографий…
– Однако можно и по справедливости…
И Юнсу, как малое дитя – сюрприз! – с загадочным видом извлек из-под стола что-то заранее приготовленное. Приглядевшись, я поняла, что это крестик: два грубо отесанных брусочка дерева, а на них висел вылепленный вручную темно-серый Иисус. Увидев наше изумление, он опять улыбнулся.
– …взамен я подарю вам это. Каждый раз во время еды я откладывал несколько рисинок, чтобы смастерить его.
Мы пригляделись. Иисус окрасился в серый цвет из-за того, что был вылеплен руками. К нашему удивлению, он очень напоминал Юнсу: такие же волнистые волосы обрамляли продолговатое лицо.
– Это… Это вы, пожалуйста, передайте той… той старушке.
Мы вспомнили лицо старухи из Самяндона.
– Я послал ей письмо… Она, видно, приболела… Писала, что поскользнулась на снегу и повредила спину. Я сейчас еще один делаю – подарю его сестре Монике, а для вас, Юджон, вот…
Юнсу вытащил из своего кармана синий пластмассовый крестик на тонкой красной нитке. Я протянула руку, он передал его мне и ненадолго задержал свою ладонь. Она была очень горячей. Я сконфуженно высвободила свою руку.
– Я два сделал, один оставил себе.
Чтобы хоть как-то выразить благодарность, я повесила крестик на шею. Он сказал, что смастерил его без ножа, обскабливая о цементный пол. Он возился над этим руками, закованными в кандалы. Целыми сутками, день за днем он обтачивал его и бережно сдувал пыль.