А потом торнийский корпус будто столкнулся с нечистой силой! Арбалетные болты прилетали из темноты словно со всех сторон! Стрелы как бумагу прошивали лучшие доспехи. Солдаты падали, хрипя, не понимая, куда бежать, ибо гибель была отовсюду. Барон растерялся, оглядывался по сторонам и не мог понять, откуда бьют арбалетные болты и летит смерть. А когда к нему стали подбегать тысячники за приказаниями, парализованный от ужаса происходящего, Орвье просто не мог ничего сказать. А пока он стоял в растерянности, вокруг него гибли его солдаты. Гибли сотнями. Падая, захлёбываясь собственной кровью. И оставшиеся на ногах солдаты побежали, бросая оружие, щиты, сдирая на ходу бесполезные панцири, мешавшие набрать нормальную скорость. Бежали в разные стороны, куда глаза глядят, но подальше от этой страшной смерти, идущей из темноты! И большинство как раз выбегали прямо на ждущих спецназовцев, хладнокровно и деловито режущих ополоумевших торнийцев. Вокруг барона осталось лишь тысячи две торнийцев, пожилых, умудрённых опытом. Понимающих, что убегать во время боя – верная смерть. И они сбились в круг, защищая тысячников и барона Орвье. Ощетинились мечами и копьями, и пристально всматривались в темноту.

Орвье стоял и слышал, как затих любой шум в лесу, куда убегали ополоумевшие солдаты. Как постепенно затихли стоны раненых, и в Тирольском лесу вновь наступила зловещая тишина. Он ощущал эту тишину каждым нервом. Каждой клеточкой кожи. Свист тетивы и летящие болты, тоже услышал всем естеством. И, понимая, что его воинов не спасут доспехи и щиты, проорал громко, будто прогоняя страх:

– Отступаем! Идём назад!

Не знал барон, что там спецназовцы уже установили между деревьев натянутую проволоку, на которую первые несколько рядов напуганных торнийцев налетели со всего размаху. И умерли, не успев понять, что же так резко, больно и страшно врезается в кожу и перерезает их горло. И вновь паника поднялась в рядах. И уже не корпус – ополоумевшая толпа развернулась в другую сторону и рванула опять вглубь леса. И их, всё так же прицельно, зряче добивали из арбалетов спецназовцы. А потом, обойдя трупы, добивая раненых, спокойно ушли в лес, к своим позициям…

***

Герцог Зар вместе с командирами до самого рассвета ожидал нападения на позиции лесанийской армии. Но на лесанийских позициях была тишина. Давящая, гулкая. Пару раз герцогу казалось, что он слышит какой-то шум, он тут же приподнимался, всматривался туда, в неприступный пока холм. Но минуты тянулись, и ничего не менялось. Артус Скорт безмолвно стоял позади военачальника и ожидал приказаний, но их не было. Зар мучительно размышлял, что делать, и уже склонялся к тому, чтобы бросить всё и развернуть уцелевшие войска. Спасти семьдесят тысяч лучше, чем потерять всё. И даже безусловная опала короля уже не так пугала герцога, как неудачи на лесанийской земле. Принц Зорот как обосновался в какой-то деревушке, так и не вылазил оттуда, окружив свою резиденцию двумя тысячами отборных телохранителей. И герцог, пока его не вызывали, тоже не совался к принцу, ужаснувшись настоящей сути торнийского наследника.

Уже когда рассветало, Зар услышал от лесанийских позиций шум и крики, и услышал лязг оружия. Он поднял взгляд на своего ординарца, боясь ошибиться, и тот кивнул подтверждающе, и даже ликующе. Возликовал и Зар. План удался. И теперь лесанийцы ответят за всё! Упруго вскочил с походного стульчика и заорал зычно:

– Всем приготовиться! Пехотные корпуса, с мешками земли в атаку! Поддержим наших братьев!

Двадцать тысяч пехотинцев, с мешками наперевес, пошли вперёд. Без громких выкриков, как первая волна, и без воплей ярости, как вторая. Все помнили, чем закончились эти крики, и тела погибших до сих пор лежали напоминанием о безрассудной лихости и непродуманности. Лежали живым укором торнийскому маршалу. И он, давя в себе сожаление, орал всё громче, надсаживая горло:

– Первому, взошедшему на вал дам пятьдесят тысяч рупьев!

Не сказать, чтобы его заявление сильно кого-то подстегнуло, но и тупая обречённость с лиц солдат исчезла.

Они прошли место первого и второго побоища, обходя трупы. Кидая в канавы мешки с землёй и проходя дальше. И приблизились к холму уже метров на триста. Герцог возликовал, считая, что лесанийские ловушки закончились. Но он понял, что противостоящий ему враг намного хитрее, когда ахнуло всё поле под его пехотными корпусами. Лесанийцы, оказывается, теперь ждали, чтобы все нападающие зашли на минное поле, и только после этого взорвали его. Последствия от взрыва были ужасающими. Как минимум две третьих пехоты погибли на месте или были изранены. А оставшиеся, оглушённые, одуревшие, кинулись было вперёд, но оттуда ударил такой арбалетный залп, что выкосило минимум тысячу бойцов, и пехота дрогнула и развернулась. Побежала назад, по трупам, по раненым. Уже не разбирая дороги. И тогда Зар с горящим лицом вскочил и заорал Скорту:

– Коня мне! И поднимай всю конницу!

Артус ни слова ни сказал в ответ, развернулся и побежал назад. А уже через полминуты привёл двух коней – одного для герцога, второго для себя. А на передовой выстраивалась стройными рядами непобедимая когда-то торнийская конница. Вернее, то, что от неё осталось. Двадцать тысяч от семидесятитысячного конного корпуса. Но даже двадцать тысяч – это очень грозная сила, особенно, когда её возглавляет лично герцог Зар. Он выехал перед корпусом, оглянулся назад и рявкнул:

– За мно-о-о-о-ой! Шаго-о-о-о-ом!

И поехал вперёд, ненавидяще глядя на неприступный холм, откуда уже перестали лететь арбалеты в спины торнийской пехоте. Меч герцог вынул заранее, и вёз его в опущенной правой руке, пару раз рубанув плашмя по пехотинцам, выбегающим под ноги коня. Вот и проклятый ров, закиданный мешками с землёй, унёсший семь тысяч конников и искалечивший ещё три тысячи. По мешкам, спокойным шагом, кони пошли хорошо, утрамбовывая землю. Когда конница проехала канаву, герцог воспрял, оглянулся назад. Кавалерия – элита торнийской армии – ехала спокойно, сосредоточенно вглядываясь вперёд. И герцог, проехав от канавы на двести метров остановился, ожидая, чтобы подтянулись все, выровнялись, и, подняв меч над головой, заорал:

– Вперё-о-о-о-о-о-од!

Конь его скакнул, пошёл вначале боком, но быстро выровнялся, и поскакал хорошо, ровно, не замечая трупы под ногами, кровь и стоны раненых. Следом за герцогом рванули все двадцать тысяч, затаптывая тех, кто сумел выжить на минном поле. И когда до холма оставалось около трёхсот метров, произошли сразу две страшные вещи. Герцог увидел, как на редуте встают люди с арбалетами, и начинают стрелять в приближающуюся лаву, а им подают всё новые арбалеты, и от этого туча стрел всё не убывает. Но самое страшное пришло, откуда не ждали: слева, с холмов полетели вдруг в торнийскую кавалерию гранаты, сотнями. И огромные взрывы, сливающиеся в один, просто выкосили правый фланг конницы. А на краю холма стояли проклятые лесанийцы с ростовыми щитами.