– Я искуплю вину. – Отец внимательно слушал мольбы старшей дочери. – Я обещаю, что подобное не повторится.

– Конечно, нет, – вмешался он. – Но твои молитвы не освободят тебя от наказания. Молить – значит проявлять слабость. Ничего, достойного Кевалайнов, тебе так не кажется?

Коринтия посмотрела вниз, под ноги, принимая со смирением наказание отца. Девушка вложила одну ладонь в другую. Она боялась, что больше не сможет дотронуться до оружия, владеть мечом, револьвером, кинжалом. Она хотела, чтобы эта затея стоила того.

– Да, отец.

– Проклятая эгоистичная сука! – выкрикнула Кирстин, не в силах более слушать оправдания сестры. Ненависть к ней росла с каждым новым словом, срывавшимся с губ. Ярость пронзала младшую изнутри.

Она оцарапала ей лицо и даже попыталась придушить, но старания были прекращены отточенными движениями Коринтии. Кирстин опять набросилась на нее с единственной целью – причинить боль. Коринтия увернулась и поставила подножку. Кирстин споткнулась и оказалась прижатой к паркету весом старшей сестры, которая схватила ее руки и обездвижила.

Другой ладонью Коринтия давила ей на голову, отчего щека Кирстин вжималась в ковер.

– Как ты могла так с ней поступить? – продолжила Кирстин с пола. – Со своей сестрой… Если бы ты была действительно храброй, ты бы уже показала свое истинное лицо, но не сейчас.

– Радуйся, что в конверте было не твое имя.

– Если бы ты хотела причинить ей мучения, могла бы оставить его пустым…

– С меня хватит, – сказал отец. – Охрана! – позвал он.

Дверь открылась, и трое молодых людей в мундирах вошли, остановившись у дверного проема в ожидании указаний. Их глаза не смогли не заметить двух лерес, которые сцепились прямо на паркете.

– Оставьте меня наедине с Коринтией.

Седрик и Лорен переглянулись, прежде чем поднять Кирстин с земли. Коринтия удерживала ее до последней минуты, доказывая свое превосходство. Когда она отпустила ее, то сразу же отвернулась и будто оглохла, не обращая внимания на ругательства, которые младшая сестра продолжала выкрикивать ей. Седрик и Лорен держали ее за плечи, чтобы она не толкнула Коринтию напоследок. Они вытащили ее из комнаты.

Третьему охраннику даже не пришлось шевельнуть пальцем, Курт вышел с ними и покинул кабинет отца.

Кент Кевалайн наконец-то нашел виновного.

18

Ночное перемирие

Она, казалось, видела насмешливые улыбки по всему небосклону.

Улыбки путались с облаками, которые были заметны только когда на другой стороне неба вспыхивала молния. Келани не знала, как долго бедные облака страдали от этих электрических укусов, грозивших проткнуть их, чтобы добраться до земли. Они сдерживали свои слезы лучше, чем кто-либо другой, или, возможно, ждали подходящего момента, чтобы выплеснуть все свое горе сразу.

Может быть, эти нелепые улыбки предназначались не только для нее, но и для облаков. Или, может быть, они были в сговоре с ее врагом, временем, и воздерживались от проявления любых признаков того, что остается все меньше и меньше ночного перемирия. По небесному своду, спрятанному за блестящим серым слоем, Келани не могла определить, провела она неподвижно минуты или часы у оконной рамы.

Их противостояние началось давно, когда выходы в высший свет приобрели новое значение для нее, когда желание праздновать торжество за торжеством стало неутолимым, потому что все, чего она желала, это мгновения наедине с Сетом. Время, из ревности или просто ради развлечения, уходило на то, чтобы играть с его терпением или радоваться его отчаянию. Оно только и делало, что мешало их встречам и предстоящему союзу.

С созывом Арены все изменилось. Оно спрессовало дни так, что неделя обучения пролетела, а Келани даже глазом моргнуть не успела. А теперь… что? Время оставляло частичку себя для других, чтобы они успели найти ее до перемирия? Или просто лишало ее опоры?

Келани подумала о первом, когда услышала топот шагов по коридору. Она спряталась в углу между торшером и старым оливково-зеленым креслом, удерживая револьвер большим пальцем за курок и указательным за спусковой крючок.

Это была молодая бунтарка. Келани видела, как тень девушки пронеслась под украшенным деревянным орнаментом пролетом. Она быстро осмотрела столовую. Ее плечи и даже выражение лица были расслаблены, пока ее взгляд не встретился со взглядом лересы. В этот момент тело херианки напряглось. Так выгибают спину кошки, защищая себя.

Келани уже решила, что она не осмелится вернуться. Не столько из-за нее самой, сколько, возможно, из-за слов, которые та прокричала матери перед уходом, когда К. пожелала остаться в их доме.

В тот миг Кевалайн, единожды убедившись, что женщина по имени Лайла с радушием приютит ее, из страха ли, искреннего самоотречения или верноподданничества, вышла в ванную, чтобы освежиться. Затем лереса случайно услышала голоса дочери и матери под плеск водопроводной воды. Она вовремя закрыла кран, чтобы разобрать требования Лайлы. Если дочь хотела вернуться домой, она должна была следовать ее приказам и уважать лересу. Впервые с начала Арены она в самом деле была довольна.

Но здесь и сейчас перед ней снова стояла безымянная с хмурым, грубым и неподатливым выражением лица, с плотно, почти добела сжатыми губами, а шея вытянулась как веревка, ожидающая быть разрезанной пополам.

Она заметила лересу, сидящую на корточках, и Келани почудилась тень язвительной улыбки в уголках ее губ. К. элегантно поднялась в манере, которая больше подошла бы для какого-то праздничного вечера. Она не прятала торжествующей радости, глядя ей прямо в глаза и зная, что та вернулась, чтобы служить ей, подчиняться.

Чира догадалась о причине ее довольства и была готова запротестовать, но появление в комнате матери заставило ее промолчать. Она выдержала спокойно ее предостерегающий взгляд и не посмела возмутиться.

– Твоему брату нужен кто-то, кто подбросит ему мяч, – объявила Лайла тоном, предназначенным лишь для дочери, без той нежности и смирения, с которыми она обращалась к Кевалайн.

Чира опустила руки по бокам и твердым шагом вошла в помещение, пройдя мимо матери в одну из комнат, выходивших в бедно обставленный внутренний коридор.

– Вам что-нибудь нужно, лереса Кевалайн? – женщина обратилась к ней, ее голос потерял былую властность.

Лицо Келани резко приняло самый безмятежный вид, лишившись потаенного гнева, что лереса припасла для дочери херианки.

– Ты очень добра, Лайла. Нет, спасибо.

Казалось, Келани уловила проблеск беспокойства на лице бедной женщины, прежде чем повернуться и снова занять место у окна, но не долго об этом размышляла. Она услышала, как Лайла ушла на кухню и рылась в ящиках, пока не вернулась обратно в гостиную.

В третий раз херианка звала ее отужинать. Лайла уже приглашала лересу, когда готовила для ребенка,