помолвку и выпустил тебя отсюда.

– О чем ты?

Лорен склонился над ней, беря ее за руки.

– Кирстин… я… ты… – пробормотал он. Язык не слушался его. Он сделал глубокий вдох. Растопырил пальцы. Его руки вспотели. Солдат поднял голову, и увидел, что она наблюдала за ним в ожидании. – Я… не мог сказать раньше тебе об этом, боясь того, что ты станешь меня избегать. Было время, когда я думал, что, может быть, ты знаешь, и ты бы предпочла, чтобы…

– Знаю что? – прервала она его.

Слова встали поперек горла. Лорен сглотнул. Нужно было просто произнести это. Солдат на мгновение зажмурился.

– Что я люблю тебя, – объяснился он наконец, открыв глаза. – Не как брат или друг, – поспешил он добавить, потому что такого рода привязанность была тем, что они оба принимали как должное, бесконечно доверяя друг другу.

Лорен выглядел так, будто не сможет выдавить из себя что-нибудь еще. Когда он говорил, то переживал еще больше. Солдат протянул руки вперед и, стиснув пальцами ее сорочку, притянул девушку к себе. Он положил другую ладонь на ее шею и наклонился в поисках ее рта.

Кирстин не отстранилась. Она вцепилась в его мундир и отдалась его крепким объятиям.

Секир ждал их в своем кабинете, сидя за столом и касаясь рта подушечками скрещенных пальцев.

Он наблюдал за тем, как дети вошли, один за другим, и выстроились привычной линией. Все трое прятали руки за спиной. Самый младший смотрел в пол и нервно шаркал ногой. Старшие внимательно наблюдали за отцом. Уверенная поза и дерзкий взгляд средней сестры бесспорно противоречили чертам ее измученного голодом и заточением лица.

Кент опустил руки на стол и встал.

– Ну что? У кого-нибудь из вас есть что мне сказать?

Кент Кевалайн обратил на детей свой пламенный взгляд. Он изучал каждого по очереди. Никто не выразил желания высказаться.

Гнев, который он испытывал, со времени последней встречи с наследниками значительно поубавился. Однако он все еще хотел найти виновного и преподать ему урок, кем бы тот ни оказался. Никто не смел безнаказанно ослушаться Кента Кевалайна. Он обдумал все и разработал план. Если все пойдет как он предполагает, его Имя вернет былую славу. Пемондарки вынуждены будут признать, что отчасти обязаны победой ему. Он сам позаботится об этом. И в итоге заключит союз между своим наследником и очаровательной Присциллой Пемондарк.

Секир криво усмехнулся.

– Этого я и опасался, – озвучил он. – Тогда вы будете наказаны в равной мере.

Курт тихо застонал.

– Я бы никогда не подумал, что Келани окажется самой храброй из вас четырех, – он словно плевался словами.

Коринтия заскрипела зубами. Она сделала шаг вперед. Отец изогнул бровь.

– Это была я, – призналась она. – Я подменила свое имя на ее.

Кент смерил ее взглядом. Одних слов будет маловато, чтобы убедить его. Она всегда жаждет показать ему, на что способна. Коринтия слишком горда, чтобы упускать такую возможность. И то, как она вошла…

Он обошел вокруг стола, приближаясь к ним. Он ждал, когда Коринтия объяснится. Ему было очень интересно услышать, какую версию она приготовила.

– Вы позволили этому случиться, – заговорила она. – Какие шансы у меня были против Падена и Сета на поле боя? Когда я осознала это, то подумала, почему должна идти именно я, если вы заранее объявили эту Арену проигранной? Я разозлилась, потому что вы не верили в меня и оценили гораздо ниже моих способностей. Я не хотела умирать, и мой выбор пал на самого незаменимого члена нашей семьи. Я думаю, что в тот момент хотела навредить ей. Келани всегда была вашей любимицей, не представляя при этом из себя ничего особенного, – с явной ненавистью прошипела старшая сестра. – Теперь я сожалею, я не понимала, как это может навредить нашему Имени и разочаровать вас, – подвела она итог, глядя в пол в знак раскаяния.

Да, это имело смысл. Однако Коринтия была умна, и это могло быть мастерское выступление с ее стороны. И именно по этой причине, – из-за ее острого ума – было немыслимо, чтобы она не предвидела последствий. Что-то здесь не сходится.

– Я не ожидал этого от тебя, Коринтия.

– Простите, отец, – продолжила она. – Я полагаю, что вина лежит на мне. Я не думала, что обман вскроется, но я не могла более держать все в себе. Келани не смелее меня.

Кент щелкнул языком.

Вот оно. Ревность к сестре. Но может ли зависть перевесить гордыню? Как сильно ее желание доказать ему, что ей нет смысла завидовать другой наследнице? Что она способна также лицом к лицу встретиться с другими Именами и одержать победу? Что она в состоянии физически противостоять другим родам, несмотря на то, что бесспорно обречена на провал?

Секир из Кевалайнов никогда бы не думал о подготовке лишь одной из своих дочерей. Когда родился Киган, он сосредоточил все свое внимание на нем. Он лично был занят разработкой необходимого обучения. К. не пожелал откладывать обряд посвящения. Даже игрушками у наследника были кинжалы с блестящими рукоятями. Киган опирался на меч, когда его учили ходить.

Коринтия была свидетелем каждой его тренировки, однажды она уговорила отца разрешить ей заниматься тоже. Секир предпочел бы, чтобы его дочь посвятила себя другим вещам, более подходящим ее высочеству, но она не останавливалась в попытках получить его одобрение. В конце концов отец согласился, сам не зная почему, и Коринтия не стала ждать, пока он передумает.

Он подобрал ей других учителей, не тех, которые учили брата, и позволил практиковаться до тех пор, пока это не препятствовало преемственности рода и она могла родить ребенка. После многих лет тренировок, когда Кент случайно стал свидетелем занятий своей старшей дочери, он удивился ее выросшему мастерству.

Она не могла рассчитывать достичь ловкости и решимости Кигана, но для женщины была хороша и научилась успешно сражаться за короткое время.

Сведения об успехах его дочери дошли до других родов, и вместо того, чтобы действовать на благо ее Имени, они, казалось, действовали против нее. До сих пор Кент не смог обвенчать ее с другим лереном, и отсутствие интереса к мужчинам с ее стороны не очень помогало. Гордость, которую он испытывал по отношению к Коринтии, была омрачена его неспособностью обеспечить ей сколько-нибудь выгодную помолвку.

Не в последнюю очередь Кент не хотел снова чувствовать себя оскорбленным той молчаливой насмешкой, читавшейся в глазах других Имен. Он отказался от того, чтобы его дочери получали хоть какое-то образование, не связанное с их женскими достоинствами и не считавшееся с их