рода ирония. Я застал своих родственников в том же настроении, что и вьетнамцев, значительная часть которых была полна решимости раз и навсегда положить конец любой иноземной оккупации, начиная с I века до Рождества Христова. Китай, затем Франция, затем – уже во Вторую Мировую – Япония. Ведь в те годы Хо Ши Мин и его повстанцы были нашими союзниками в борьбе с общим врагом, и для чего? Чтобы после капитуляции Токио вернуться под власть французов? А теперь эстафета владычества над этой полоской суши досталась уже и нам самим.

Оккупация Ирландии длилась девятьсот лет, хотя завоеватель был один. Англичане отбирали у моих предков их земли и право голоса и запрещали им исповедовать свою веру. Они обрекли ирландских детей на Великий Голод[156]. И вот сегодня, в конце шестидесятых, это долгое религиозное и политическое противостояние снова накалилось[157]. Мои родственники обсуждали лишь это и почти не касались других тем, поэтому трудно было избежать сравнений и перестать спрашивать себя: в чем же разница?

Разница, конечно, была. Ирландцы не исповедовали коммунизм. Но ведь сегодня, уже в наши дни, мы видим на прилавках магазинов товары с лейблами «Сделано во Вьетнаме». Черт возьми, мы даже занимаем деньги у китайских миллиардеров. Мы ослабили кубинское эмбарго. Во всем мире осталось лишь пять стран, провозглашающих себя коммунистическими, но, за исключением Северной Кореи, от самой идеи там осталась только этикетка. Все они влились в мировую рыночную экономику, и многие – мирным путем.

Что во многом побудило меня отправиться во Вьетнам, так это зрелище антивоенных протестов в Центральном Парке, направленных против моих друзей и соседей, что тянули там нелегкую солдатскую лямку. Я ведь и сам был морпехом и служил вдалеке от родины и представлял себе, что должны чувствовать наши парни, когда они получают известия о происходящем дома из писем или от новобранцев. И как, возвращаясь оттуда, они лицом к лицу сталкиваются с недоверием и травлей.

Я не мог отделаться от чувства, что эти протесты по своей сути антиамериканские. Скажу больше, я считал протестующих предателями. Я имею в виду, что они злоупотребляли своими правами, не собираясь за них платить. Существует ли хоть еще одна страна в мире, которая позволяла бы своим гражданам протестовать против собственной сражающейся армии, размахивая вражеским флагом? Они вешали на лояльных американцев ярлык «убийцы», и это в то время, когда наши солдаты рисковали и жертвовали своими жизнями, помогая союзникам и повторяя опыт отцов, делавших то же самое четверть века назад во время Второй Мировой. Для меня это было как нож в спину.

Однако, когда я сам побывал там, я увидел, насколько истинная картина противоречит официальным рапортам военного командования и Вашингтона. Стоя у нашего посольства, я был свидетелем, как буквально горстка отчаянных ребят защищала и затем отбивала здание у врага. Сражаясь и погибая. И как уже позже, когда вокруг стало безопасно, генерал Уэстморленд водил прессу по территории, делая свои заявления в духе: «планы врага пошли прахом». Я тогда впервые и всерьез усомнился в том, что говорит нам правительство.

Если Уэстморленд знал о «вражеских планах» (а именно так оно и было, ведь Вьетконг по ошибке атаковал целых пять городов аж за двадцать четыре часа до начала общего наступления), то какого же черта этот генерал оставил всего шесть человек для защиты посольства? Или, взять его собственную штаб-квартиру в Таншоннят, как так получилось, что враг смог накопить там силы, намного превосходящие гарнизон военной полиции? И почему вообще ни в одном из 120 городов, подвергшихся нападению, боеспособные войска не были заранее приведены в состояние полной готовности, если было известно, что половина южновьетнамской армии распущена по домам для встречи Нового года? В ту безлунную ночь расстались с жизнями 246 американских ребят – самые кровавые сутки за всю войну.

Уэстморленд продолжал требовать все больше и больше пополнений, а южновьетнамский президент Тхьеу даже не приступил к проекту мобилизации собственных восемнадцати-девятнадцатилетних парней, как это сделали у нас. Местные вообще всячески уклонялись от службы, особенно богатые. Вместо этого США отправили во Вьетнам молодого отца, Бобби Паппаса, и лишь для того, чтобы увидеть, как в один миг погибли в своем бараке сразу четверо его офицеров. А Томми Коллинз, который потерял близкого друга, погибшего во время «Наступления Тет» от последствий применения «Эйджент Оранж», ядовитого дефолианта, что мы распыляли над джунглями? А Кевин Маклун и все те дни, что он проторчал под адским ракетным и минометным обстрелом в Чулай, к югу от Дананга, вместе с Американской дивизией? А Рикки Дагган? Он прибыл во Вьетнам в девятнадцать лет. Высадился из самолета Четвертого июля. В общей сложности прошел через 153 боевых эпизода, включая тот, в Центральном Нагорье, где его отряд, оставшись в окружении, шесть дней сражался с целым полком СВА, вооруженным русскими и китайскими скорострельными пулеметами. А после «Наступления Тет» Линдон Джонсон с Уэстморлендом бросили его в это проклятое Ашау и затем в Кхешань.

Естественно, Уэстморленд хотел пополнений. Ему позарез требовалось как можно больше мальчишек вроде Томми Миноуга, который закрыл своим телом командира и радиста с единственной уцелевшей рацией, чтобы те могли вызвать поддержку и спасти остатки взвода. Томми не было и двадцати одного года.

Постепенно я стал понимать протестующих. Они пытались остановить это безумие, пусть даже выступая без особого почтения. Да, они отказывались признавать наших парней настоящими патриотами, исполняющими свой долг перед страной и близкими. Да, они не желали видеть в них героев. Но ведь и мы, в свою очередь, не замечали, что они тоже любят свою страну и что весь их гнев направлен на правительство. Они хотели лишь одного, чтобы больше ни один наш мальчик не отдавал свою жизнь за чужие амбиции. И после того, как я сам побывал во Вьетнаме, я стал твердо соглашаться с ними.

И вот что я еще вынес из своего путешествия туда. Я перестал доверять властям – любым властям. Большинство политиков служит лишь собственным интересам. Это знание поможет мне в будущем, когда я сам стану представлять интересы Профсоюза землепроходчиков и других строителей и отстаивать сохранение рабочих мест и улучшение законодательства, имея дело с разными чиновниками в самом Нью-Йорке, в нашем штате и даже в Вашингтоне. Я не могу вернуть наших погибших мальчиков, но я по крайней мере буду стараться облегчить жизнь их братьям и сестрам. И, надеюсь, принесу хоть немного добра.

Где