Шрифт:
Закладка:
На севере течет ручей Спьютен Дуйвил, что переводится с голландского как «Вертящийся Черт». На востоке бежит река Гарлем. А на западе – могучий Гудзон, в котором еще не боялась купаться детвора того времени. Они жили словно в заколдованном лесу в самом сердце современного мегаполиса, в урбанистическом раю, достойном Робина Гуда и его веселых разбойников. И ребята из Инвуда, точно эти молодцы, тоже крепко держались друг друга.
– Там были бейсбольные площадки и даже поле для игры в ирландский футбол, – вспоминает Томми Коллинз. – Мы играли, носились по окрестностям и исследовали все подряд. Расти в таких местах – потрясающе.
Те из вас, кто сомневается в достоверности снятой в Инвуде сцены из «Дневников баскетболиста»[172], где Леонардо Ди Каприо с Марком Уолбергом прыгают с утеса в Гарлем, – отбросьте свой скепсис и послушайте Коллинза:
– Мы находили старые камеры от покрышек на свалке за заправкой, и если на шиномонтаже нам попадался отзывчивый парень, то он латал их для нас. Помню, был один такой на углу 218–1 и Симан Авеню, ставил на резину заплатки. Так что мы прыгали в реку и плыли аж туда, где в те времена ходили пассажирские теплоходы.
Инвуд, где селились в основном ирландские и еврейские семьи, дал миру такие таланты, как Карим Абдул-Джаббар, в те годы известный под именем Льюис Алсиндор[173], и Джим Кэрролл[174], писатель и панк-музыкант, а еще Генри Штерн[175], городской комиссар и защитник Нью-Йоркских парков.
Как и многие другие кварталы Нью-Йорка в ту эпоху, Инвуд был таким местом, где большие семьи жили бок о бок в крошечных квартирах, вместе празднуя и пируя и делясь друг с другом радостями и горем.
Брат Джои Макфаддена Стив, что владеет нынче рестораном в Сити, говорит так:
– Я думаю, Инвуд делало особенным то, что у наших семей были примерно одинаковые заработки. У нас не было «богатых» и «бедных» кварталов. В те годы никто не обращал внимание, что ты носишь, как сейчас, тебе не нужно было покупать дорогие шмотки, чтобы выделяться. И дружить ты мог с кем захочешь.
– Наши матери вывешивали на крышах выстиранное белье – сушиться рядом с соседским, – вспоминает Джоуи Рейнольдс, служивший во Вьетнаме, а теперь владеющий семейным ресторанчиком «У Пита» в Грамерси Парк.
Дети часами напролет играли в «казаки-разбойники» или в «черепа», а их матери и соседи смотрели на них из окон или сидя на крыльце. А когда они становились старше, то и игры становились спортивнее: дворовой бейсбол или гандбол, где уже не обойдешься без командного духа.
– Никому не нужны были няньки, – рассказывает Макфадден. – Старшие дети присматривали за младшими или матери могли оставить их у соседей на час-другой, если нужно было куда-то сходить.
– По большей части мы гуляли где хотели, – говорит Рейнольдс. – Миссис Салливан и ее мама, что жили над пекарней «Блу-Бэйкери», вечно торчали в окнах, положив подушки на подоконник и смотря на прохожих. Вы кричали снизу что-нибудь вроде: «Эй, миссис Салливан, вы не видели, Бобби Бернс не пробегал?» А она вам: «Ага, с полчаса назад пошел вон туда».
В семьях было по шесть, семь или даже десять детей. Вы играли со своими сверстниками, а ваши младшие сестренки или братишки со своими на одних и тех же ступеньках, и вы присматривали за братьями и сестрами друзей, как за своими собственными. У вас не было денег, но вы были друг у друга.
Как писал Шеймус Хини[176]: «Если вы обладаете чувством малой родины и крепко связаны с ней, в какой-то части своего сердца вы всегда свободны. Вы можете легко шагать по целому миру, потому что вы знаете, что есть то, чему вы принадлежите и куда вы сможете вернуться, когда захотите».
Бонус
Барбекю и стрельба по банкам в обществе могущественного незнакомца
Кевин Маклун, тот добрый самаритянин, что попался Чики во Вьетнаме, прослужил там первые четыре года морпехом, начав аж в 1963-м. После этого он вернулся в страну уже в качестве наемного сотрудника «Динэлектрон»[177] и занялся монтажом шифраторов на вертолетные радиопередатчики для борьбы с рисками потери машин от вражеского огня. С подобными технологическими новинками война приобрела совсем другой характер.
В 1969-м, год спустя после того, как они встретились в джунглях и оба пережили Наступление Тет, численность солдат США во Вьетнаме доросла до полумиллиона. Быть может, понимая, что Кевин и его коллеги день за днем рискуют жизнями, возясь с вертушками посреди боя, босс командировал его с особым заданием в одно из самых живописных местечек страны. И благодаря этому у Кевина состоялось весьма странное знакомство.
– Мы с моим коллегой по имени Билл отправились в Вунгтау, сельское местечко, где парни обычно расслаблялись в увольнительных, – вспоминает Маклун. – Это полуостров с роскошными пляжами, и богачи с черного рынка застроили его своими особняками. Французы очень любили Вунгтау, они его называли «мыс Сен-Жак». Уже после того, как мы ушли из Вьетнама, в 1975-м, там на шельфе нашли нефть, и в Вунгтау обосновались русские.
Как-то вечером, закончив работу, Маклун и Билл отправились в бар.
– Там мы встретили одного парня, – вспоминает Кевин, – армейского. Он был командиром на десантном катере «Майк», LCM-8[178]. Эти лодки, как и те, что использовались во Второй Мировой, «Хиггинсы», служат для высадки войск, там есть такая специальная носовая аппарель, чтобы танки или грузовики могли выезжать прямо на берег. Так вот этот офицер сказал, что у них проблемы с радиосвязью, не ловится сигнал со станции LORAN[179] на острове Кон Шон[180] – это где-то в двухстах милях от побережья. Макнамара, который тогда был министром обороны, распорядился построить пять таких радиовышек (каждая около шестисот футов высотой) в Юго-Восточной Азии для помощи в дальней навигации для кораблей и самолетов. Дело ведь было в ту эпоху, когда никакой спутниковой навигации еще не наладили.
– Экипаж этого десантного катера собирался доставить оборудование на остров Кон Шон, тамошнему пункту береговой охраны. Офицер спросил, не против ли мы отправиться с ним на пару дней, чтобы помочь в настройке. Мы были не против, и
