Нравственный урок, преподанный девушке, заключается не в том, пробудил ли мужчина ее любовь, а скорее в том, насколько. Важный и единственный Бог практической американской жизни: может ли мужчина зарабатывать на жизнь? Может ли он содержать жену? Это единственное, что оправдывает брак. Постепенно это проникает в каждую мысль девушки, ее сны не о лунном свете и поцелуях, не о смехе и слезах, она мечтает о походах по магазинам и прилавках со скидками. Эта душевная нищета и низость являются элементами, присущими институту брака. Государство и церковь не одобряют никакого другого идеала просто потому, что именно он требует контроля государства и церкви над мужчинами и женщинами.

Несомненно, есть люди, которые продолжают ставить любовь выше долларов и центов. В особенности это относится к тому классу, который экономическая необходимость заставила стать самостоятельным. Колоссальное изменение положения женщины, вызванное этим могущественным фактором, поистине феноменально, если учесть, что прошло совсем немного времени с тех пор, как она вышла на арену промышленности. Шесть миллионов женщин-работниц, шесть миллионов женщин, имеющих равное с мужчинами право подвергаться эксплуатации, грабежу, бастовать, да хоть голодать. Что-нибудь еще, милорд? Да, шесть миллионов наемных работниц во всех сферах жизни, от высшей умственной работы до самой тяжелой черной работы в рудниках и на железнодорожных путях, да, даже детективы и полицейские. Конечно, освобождение завершено.

Но при всем том, очень небольшое число из огромной армии наемных работниц смотрит на работу как на постоянное занятие, в том же свете, что и мужчина. Каким бы дряхлым ни был последний, его приучили к самостоятельности, самодостаточности. О, я знаю, что на нашей экономической беговой дорожке никто по-настоящему не независим, тем не менее самый бедный образчик мужчины ненавидит быть паразитом или считаться таковым, во всяком случае.

Женщина считает свое положение работницы преходящим, оставляемым ради первого достойного жениха. Вот почему организовать женщин бесконечно труднее, чем мужчин. «Зачем мне вступать в профсоюз? Я собираюсь выйти замуж, у меня будет дом». Разве ее не учили с младенчества считать это своим высшим призванием? Достаточно скоро она узнает, что дом, хотя и не такая большая тюрьма, как фабрика, имеет более прочные двери и решетки. У него такой верный охранник, что от него не ускользнет ничего. Однако самое трагичное в том, что дом больше не освобождает ее от наемного рабства, он только увеличивает его тяжесть.

Согласно последним статистическим данным, представленным Комитету «по труду и заработной плате и плотности населения», десять процентов наемных работниц только в Нью-Йорке состоят в браке, но они вынуждены продолжать работать на самой низкооплачиваемой работе в мире. Добавьте к этому ужасному аспекту тяжелую домашнюю работу, и что останется от защиты и великолепия дома? Собственно говоря, даже девушка из среднего класса в замужестве не может говорить о своем доме, так как именно мужчина создает ее сферу. Не важно, грубиян муж или душка. Я хочу доказать, что брак гарантирует женщине дом только по милости мужа. Она год за годом обретается в его доме, пока аспект ее жизни и человеческий деятельности не становится таким же плоским, узким и унылым, как ее окружение. Ничего удивительного, если она становится ворчливой, мелкой, сварливой, сплетницей, невыносимой, прогоняя тем самым мужчину из дома. Она не могла бы никуда выйти, даже если бы захотела; идти некуда. Кроме того, короткий период супружеской жизни, полной отдачи всех способностей, делает обычную женщину совершенно непригодной к внешнему миру. Она становится неподобающей на вид, неуклюжей в движениях, зависимой в решениях, трусливой в суждениях, тяжелой и занудливой, каких большинство мужчин начинают ненавидеть и презирать. Замечательно вдохновляющая атмосфера для вынашивания жизни, не правда ли?

А ребенка-то как защитить, если не браком? В конце концов, разве это не самое важное соображение? Притворство, лицемерие! Брак защищает ребенка, но тем не менее тысячи детей остаются обездоленными и бездомными. Брак защищает ребенка, но приюты для сирот и исправительные учреждения переполнены, Общество по предотвращению жестокого обращения с детьми занято спасением маленьких жертв от «любящих» родителей, чтобы передать их под более любящую заботу, Общество Джерри. О, насмешка над защитой!

Браку может достать сил подвести лошадь к водопою, но удавалось ли ему когда-нибудь заставить ее пить? Закон поместит отца под арест и обрядит в каторжную робу, но утоляло ли это когда-нибудь голод ребенка? Если у родителя нет работы или если он скрывается, что тогда дает брак? Брак взывает к закону, чтобы привлечь мужчину к «правосудию», чтобы надежно упрятать его под замок, плоды его труда, однако, идут не ребенку, а государству. Ребенок получает лишь омраченные воспоминания о тюремном прошлом отца.

А если говорить о защите женщины, то в этом и заключается проклятие брака. Он не только не способен на самом деле ее защитить, но и сама его идея настолько отвратительна, представляет собой такое надругательство и оскорбление жизни, настолько унижает человеческое достоинство, что следует навеки осудить это паразитическое учреждение.

Он похож на другое патерналистское учреждение – капитализм. Тот лишает человека его неотъемлемого права, тормозит его рост, отравляет его тело, держит его в невежестве, бедности и зависимости, а затем учреждает благотворительные фонды, которые процветают на последних остатках человеческого самоуважения.

Институт брака делает женщину паразитом, абсолютной иждивенкой. Он лишает ее способности к жизненной борьбе, уничтожает ее общественное сознание, парализует ее воображение, а затем навязывает свое благодатное покровительство, которое на самом деле является западней, пародией на человеческий характер.

Если материнство – это высшее воплощение женской природы, какая еще защита ему нужна, кроме любви и свободы? Брак лишь оскверняет, возмущает и развращает его исполнение. Не говорит ли это женщине: «Только когда ты последуешь за Мною, ты будешь давать жизнь?» Разве это не обрекает ее на забитость, не унижает и не позорит ее, если она отказывается купить право на материнство, продав себя? Разве брак не выступает простой санкцией на материнство, пусть и зачатое в ненависти, по принуждению? И все же если материнство – это свободный выбор, любовь, экстаз, дерзкая страсть, то не возлагает ли оно на невинную голову терновый венец и не вырезает ли кровавыми буквами отвратительный эпитет «ублюдок»? Даже если бы брак содержал в себе все приписываемые ему достоинства, его преступления против материнства навсегда исключили бы его из царства любви.

Любовь, самый сильный и самый глубокий элемент всей жизни, предвестник надежды, радости, экстаза, любовь, бросающая вызов всем законам, всем условностям, любовь, самый