Шрифт:
Закладка:
Вскоре сквозь ветер и шелест шин, она услышала, как Иннокентий что-то говорит.
— Какая помойная яма выродила такое г… я тебя… свищ на жопе… ржавое колено… сначала ёршиком, а потом паяльничком… Ну ничего-о! Я им таких достану улик… Что… Ха-ха-ха!.. Они еще… Твоювдушумать…
Гнев, которому слесарь дал волю, взбурлил в Кларе в унисон, да так, что могуто-камень раскалился докрасна. Больше она ничего не боялась. Жажда возмездия пылала в ней очищающим огнем. Она покажет этому Шляйфмену! За профессора! За Гошеньку! За себя! За всех бурлаков и ахногенов! За всех обманутых людей!
Хотелось выругаться заодно со слесарем, посолидней тли обкусанной, но слова выносило из головы горячим ветром ярости.
Глава 17. Пьетро Шляйфмен
Дом прятался среди зарослей жасмина, рябин и лип. Клара и Иннокентий остановились у высокой кованой ограды с въездными воротами и небольшой, но роскошной аллее, ведущей прямо ко входу. Ворота смотрелись неприступной, крепко запертой стеной. Клара почувствовала защитную магию на замке сразу.
«Бездарность!» — с презрением фыркнула она.
После многократного обесточивания государственных замков на развалах и заброшенных цехах, она с лёгкостью справилась с простой защитой этого. Однако, сам замок всегда вскрывала Гоша.
— Ваш выход, Иннокентий, — тихо сказала она.
Слесарь пощупал замок мозолистыми лапами, вынул из кармана какую-то мелкую деталь — Клара не разглядела в темноте какую, Гоша носила набор отмычек — раздался тихий металлический щелчок, и ворота распахнулись, открывая путь.
Гнев продолжал кипеть в сердце, требуя разнести этот притаившийся в зарослях дом по камушку. Она чувствовала себя генералом, идущим на штурм крепости. Мысль работала чётко. «Теперь я решаю, что делать. Моя воля!» — думала Клара, вдыхая густой запах медовых лип и жасмина. «Я покажу вам Клариссу фон Райхенбах!»
Там, на аллее, кроме Шляйфмена было ещё трое отморозков, чьи тени в свете качающегося фонаря она ещё долго не забудет. И Лёнечка говорил, что у этого мерзавца много сильных сторонников. Магия — это хорошо, конечно. Но против грубой физической силы можно противопоставить только такую же силу. А в её арсенале только слесарь, которого следовало беречь, а не раскидываться такими аргументами.
Держась в тени лип, окаймлявших аллею, они подошли вплотную к дому. У входа стоял криво припаркованный лимузин. Верхние окна светились светом, приглушенным шторами. Из нижних, открытых и ярко освещенных, доносились голоса. Тихо ступая по газону, они прокрались к ближайшему окну и заглянули в него.
Так и есть. Трое молодцев, развалившись кто на диване, кто в кресле, а один ворошил угли в камине длинной чугунной кочергой, попивали какое-то пойло из бокалов и лениво обменивались впечатлениями.
— А боярин крут — собственными руками этого, артиста.
— Да уж, хотел бортануть, да не вышло.
— И чё теперь?
— Да ничё. Боярину видней. Как скажет, так и будет.
Мысли Клары лихорадочно метались в поисках дальнейших шагов, но на ум приходила какая-то ерунда, вроде приманить всех птиц в округе, чтобы загадили крышу и окна, отравить своим ядом все жасминовые кусты и липы. Обрывками всплывали строчки бабушкиных заклинаний: вызвать газы в животе или вспучить геморрой. Но всё это не то! В отчаяние она кусала губы, но что делать дальше, не могла придумать.
— Так тихо в городе, — прошептал слесарь, стоящий за спиной надёжной глыбой. — Будто все спят, кроме этих.
«Точно! — взвилась спасительная мысль. — Усыпить их к чёртовой матери! Всех в доме, до последней мухи!»
Клара, довольная собой, обдумала план заклинания. Необходимо предусмотреть всё нюансы — она, как учили в выпускных классах, взяла в оборот своего внимания всё окружающее пространство — очищенное после грозы звёздное небо, серебристый рог месяца, озоновый воздух, наполненный влажным цветочным ароматом, мокрый асфальт и прибитую дождём пыль. Громада двухэтажного дома никак не хотела умещаться в поле воздействия, и она потребовала от слесаря войти в дом.
Также тихо щёлкнул замок. Прежде, чем открыть дверь, слесарь впрыснул на петли вонючего масла, запах которого немного сбил Клару с мысли.
Бесшумно возникла перед ними чёрная пустота проема, бесшумно вступили они в темный холл. Со стороны гостиной, за которой они только что подглядывали, раздавались приглушенные голоса. Гоша была где-то наверху, и ей угрожала опасность. Теперь Клара чувствовала границы дома и была готова. Могуто-камень пульсировал в руке, оставляя стойкое ощущение, что это теперь профессорское сердце.
— Держитесь ближе, Иннокентий, — шепнула она.
Слесарь придвинулся и тихо ответил:
— Для вас — просто Кеша.
Клара без сомнений вышла за пределы дозволенной магии, но здесь об этом даже не думалось. От силы могуто-камня ее распирало так, как никогда прежде. Она чувствовала, что ее собственные границы расширяются, будто профессор изменил свойства могуто-камня и перенастроил его. А может, перенастроил её, Клару?
Своим осязанием она вышла за границы холла, проникла в смежные помещения, охватила второй этаж. Она пропитывалась роскошной и холодной атмосферой — нет жизни в этом пышущем деньгами доме, мечты здесь оседают тяжёлым чёрным туманом, не плещется радость, а счастье никогда сюда не заглядывало. Мрак и смертная тоска. Хуже, чем в могиле Кравцова.
«Хватит! Больше не могу!» — она махнула рукой с зажатым в ней могуто-камнем. В воздухе огненным росчерком повисла формула из букв.
— Сомнус![1] — отчётливо и громко произнесла она, вкладывая в это слово накопленный за жизнь протест против всего, что олицетворял Шляйфмен.
— Сомнус! — надежда и жажда изменений.
— Сомнус! — твёрдо запечатала она накладываемую магию и прислушалась.
Приглушённые голоса в гостиной стихли.
— Какая вы жаркая, фройлян, — прошептал слесарь отодвигаясь. — Я аж вспотел.
— Это защитное поле, Кеша. Старайтесь не покидать его.
Они поднялись на второй этаж.
Найти Гошу не составило труда. Они находились в спальне, из приоткрытой двери коридор освещала полоска света.
Заклятие сна застало Шляйфмена у одной из картин, которую он снял с гвоздя, да так и заснул в обнимку с ней, усевшись на пол и опустив голову на позолоченную раму.
Гоша сидела в кресле, уронив голову на грудь. Под сводами высокого потолка с лепниной разливался руладами её храп. Клара с облегчением выдохнула: «Ах, как хорошо она храпит!»
— Фройлян, можно я… воздам… этому… — услышала она хриплый от гнева голос Иннокентия.
Клара открыла крышку на карманных часах.
«Семнадцать минут!» — тут же пророкотали они тихонько профессорским баском.
— Сейф важней, Кеша. Займитесь им. А этого… Оставьте нам с Гошей.
Она подошла к подруге, погладила по волосам, взяла её руку обеими ладонями. На среднем пальце Гоши
