Да и стоило ли возвышать голос в сторону Властелина Мира, если уединение было неведомо жительницам сераля. Даже в самые сладостные моменты женщины Солнцеподобного не оставались с ним наедине. Всегда лишь прозрачный балдахин отделял Султана, зачинающего детей, от фидаинов – евнухов-ближников, не оставляющих ни на секунду своего повелителя даже в спальне.

Потому затворницы гарема редко встречали женский восторг в объятиях Великого Султана, под взглядами суровой охраны достигнуть этого было нелегко.

Но...

Обитательницы сераля жизнь свою проводят в праздности, сладострастие в праздности цветет особенно пышно, а способы его многочисленны.

В присутствии же чернявой рабыни законные наложницы растворялись в волнах восторга под царственным супругом, а власть его над ними от того становилась лишь прочнее.

После таких рассказов даже самые старшие из жен мечтали чаще встречать мужа под сенью своего балдахина, и пускались в хитрости и интриги, чтобы удовлетворить эту страсть - хотя и не решались прямо сказать царственному супругу, чтобы он навестил их обязательно с рабыней. Не то место гарем Султана, где жены будут ставить условия мужу.

Кое-кто наиболее предприимчивых даже задумался о том, чтобы самой присесть на свеженькое личико, ибо искусство лучших служительниц гарема и в сравнение ни шло с подлинным мастерством.

Но – увы, – султан мог затребовать рабыню в любой момент, и промедление (не говоря уж о пренебрежении) было чревато. Гневливый господин их мог и старшей жене собственноручно выдать плетей, а наложницы и вовсе могли оказаться в палате наказаний на той же скамье, что и рабыни.

Оттого, в присутствии Величайшего (как положено было титуловать во дворце Великого Султана), рот маленькой смуглянки обычно бывал занят, и связных речей от нее не требовалось. Но сегодня господина ее посетил каприз, и ее длинному язычку надлежало ублажить на этот раз слух Властелина.

- Тогда расскажи, как ты стала произведением Скульптора. Правда, что он создал тебя из симпатичного котенка, который терся о его ноги?

Рабыня застенчиво улыбнулась краешком пунцовых губ.

- Нет, господин мой, это сказки, которые распускают люди, боящиеся Великого Мастера. Скульптор не лепит людей из животных. Он берет лучших рабынь – и делает из них идеальных, он берет лучших воинов – и делает из них непобедимых, берет искалеченных уродов – и делает из них монстров на потеху хозяину или на страх толпе. Он не любит работать с животными. Скульптор говорит, что нет зверя интереснее человека и любого зверя в человеке можно найти и извлечь.

И с таким восхищением говорила рабыня о Мастере Изменений, что нехорошее чувство шевельнулось в душе у Султана – ибо не должна рабыня восхищаться другим мужчиной при своем господине. Но потом подумал, что говорит она о создателе своем – и простил неразумной.

***

3

3

- Не гневайся, господин мой, но нет моего разумения на складный рассказ. Это особое умение. которым я не владею. Спроси, чего бы тебе хотелось узнать, и я расскажу без утайки…

И с этими словами она ревностно облобызала левую стопу повелителя.

Султан милостиво кивнул.

Был он сейчас благодушен, оттого и простил невольнице малое непослушание. Но был Правитель еще и справедлив – оттого позволил рабыне перечить его приказу, ибо не каприз вел глупую женщину, а желание выполнить его приказание наилучшим способом.

Надо поощрять женщин и рабов говорить правду. Или вовсе не спрашивать их – но тогда правду придется узнавать самому…

- Как ты стала рабыней Мастера Изменений? – и Султан усмехнулся. – Если уж ты не была ласковым черным котенком…

- Меня продала Великому Мастеру моя мать за день до моего восьмилетия, а затем и сама надела ошейник Скульптора, чтобы выплатить тем давний долг на родине…

Султан приподнялся на локте. Чутье судьи и правителя говорило ему, что тут кроется интересная история…

***

4

4

– Я родилась, господин мой, в стране Амаро...

– Но ты не похожа на амаро! Я видел мужчин и женщин амаро, но даже принцесса Софья, послужившая причиной многих бед для царей и принцев, и вполовину не так прелестна, как ты!

– Мой повелитель! Великий Мастер семь лет растил меня, как рачительный садовник взращивает диковинный цветок. День за днем его волшебство меняло меня, делая мои черты желанными для самых достойных мужчин Мира. И когда Мастер решил, что шедевр дозрел, он провел меня через последнее испытание и остался доволен, в подтверждение чего поставил свою подпись у основания моей шеи, чтобы его мастерство было неоспоримо.

С этими словами рабыня отбросила в сторону гриву густых волос и, склонив голову, показала повелителю известный всему Миру знак Ваятеля Рабынь - "Алеф в круге".

Султан с любопытством нагнулся и посмотрел. Раньше он не обращал внимания на сигил Скульптора на этой рабыне.

Это была не татуировка и не клеймо. Сама живая кожа складывалась в знаменитый рисунок.

Султан осторожно прикоснулся пальцем и знак Мастера медленно налился теплым золотом, будто за каминной решеткой неторопливо занимался ласковый огонь.

Заинтересованный правитель погладил ободок метки, рабыня прогнулась и чувственно простонала. Султан еще раз обвел ободок - рабыня задрожала как в лихорадке, а промеж милых ямочек на гладкой пояснице появились капельки испарины. Третий раз - и по покою поплыл густой запах жаждущей женщины, а рабыня, крепко обняв босые стопы повелителя, покрывала их жадными частыми поцелуями

Еще раз - и худенькое тельце затряслось в спазмах страсти. С протяжным криком, оросив ковер остро пахнущими каплями, девушка без чувств обмякла у ног своего хозяина.

Это не оставило Султана равнодушным.

Он приподнял за волосы бессильную голову рабыни и та, не открывая глаз, накрыла жадным ртом его крепнущее естество, будто это был единственный источник воды для погибающего от жажды...

Не сразу они вернулись к беседе.

Султан утолил жажду изысканным вином, а невольница освежила ароматной водой чресла своего господина.

Но велика была бессонница Величайшего в эту ночь и успело в нем разгореться любопытство...

***

- Так расскажи мне, как ты попала из страны Амаро в невольницы Ваятеля Рабынь?

- Это было длинное путешествие, Величайший, но я мало что из него помню. Мать моя тревожилась о многом, но не все я понимала детским своим умом. Знала лишь, что одинокая