— Больше нельзя молчать, мисс Вуд, — сказал Джосайя. — Надо звонить в полицию.

Он порылся на столе мисс Джефферсон и, взяв ручку с бумагой, перерисовал на нее символ с груди мертвеца.

— Я сообщу об этом мистеру Хиггинсу. Пора принимать меры, вы правы, Джосайя.

— Мистер Хиггинс очень занят, но я скажу, что дело срочное и не ждет отлагательств, — добавил священник, наконец закончивший молитву. — А пока мальчика положено похоронить.

Шелестя подолом своей рясы, он ушел. И слава богу.

— Да что же такое происходит… — мисс Вуд, которая успокоила всех вокруг своей аурой, начала волноваться сама. — Бедный, бедный Эрик. Кто тебя так, мой милый? Кто это с тобой сделал? — И, сложив руки перед собой, она всхлипнула.

Джосайя тем временем осматривал меч.

— Есть мысли, мистер Кэруэл? — Ноа подошел к профессору со спины.

— А ну вон отсюда, Эдвин, — разозлился Джосайя, — я сказал вам не вмешиваться. Это не ваше дело, — договорил он тише, чтобы Дебора их не услышала.

Ноа осмотрелся, но повиноваться не стал.

Заметил лишь, что Эбель стояла в коридоре у самой двери. Соль пряталась за ее спиной. В отличие от любопытной Эбель, она разглядывала потолок и люстру, висящую под ним. Соль заплетала косички на кончиках своих длинных хвостов и, сдерживая эмоции, старалась не плакать.

— Символы на груди могут быть связаны между собой, — деловито заметил Ноа и присел рядом с телом Эрика.

Из распоротой кожи на шее Эрика все еще медленно сочилась кровь. Пахло в кабинете ужасно. Ноа еле сдерживался, чтобы не выблевать прямо на пол. Смотреть на фотки мертвецов в кабинете Арни было в разы проще, чем созерцать одного из них вживую. Но Ноа стойко делал вид, что все это для него пустяк. Что он видал и похуже. Джосайя, кажется, тоже строил из себя опытного криминалиста.

— Бери девочек и уходи отсюда, Эдвин, — профессор наклонился к уху Ноа и процедил каждое слово сквозь скрежещущие от злости зубы.

— Вы почему еще здесь? — мисс Вуд, вытерев слезы, увидела непослушного студента, которого до этого в упор не замечала. И как она директором стала? — А ну, быстро к себе в комнаты!

Ноа, схватившись за сердце, завалился на пол в театральном отчаянии. Директор даже дернулась, думая, что ему нужна помощь.

— Нет! — воскликнул Ноа со всей трагичностью в голосе. — Нет! Эрик! Нет!

Он вцепился в кудрявые волосы и чуть не вырвал их с корнем, но вовремя остановился. Заходить так далеко он не планировал, но, добавив еще больше актерской игры, схватил руку Эрика и прижал к себе.

— Мой друг! Мой самый близкий друг! Почему ты покинул меня?! За что оставил?!

Ноа не считал этого кретина другом, хотя на вечеринках они довольно дружелюбно играли в бир-понг, обсуждали красоток академии и мерились силами, напившись до беспамятства. Эрик все равно был самовлюбленным и заносчивым. Не знал меры. А самым главным в этой жизни, по мнению Ноа, была именно мера.

— Так, — тяжело выдохнул Джосайя, догадавшись, что во всей драме не было и капли искренности. — А ну, быстро пошел вон отсюда!

Он поднял Ноа за шкирку, пока тот цеплялся за холодную руку Эрика.

— Не позорься, Эдвин.

— Джосайя, уберите его отсюда. Прошу вас. — Мисс Вуд тоже все поняла и, даже не удивившись, отошла от двери, уступая место дурачку.

— Ладно-ладно, — Ноа отпустил ладонь Эрика, — ухожу. — И вновь сделал каменное лицо.

Мера. У всего должна быть своя мера. Лишь поэтому Ноа остановился. Ну и потому, что достиг желаемого. Превзошел самого Джосайю Кэруэла.

— Не показывайся мне на глаза сегодня. — Мистер Кэруэл вытолкнул Ноа из кабинета и закрыл дверь.

— Значит, вылизывание парт языком отменяется? — крикнул тот.

— Оставь свои шутки при себе, — заворчала Соль, — один из нас умер. И это не смешно, дебил!

— Эта академия повидала много смертей. Вспомни прошлый год, когда все поголовно сигали из окон.

Ноа парочку таких студентов самолично спасал. Среди них была и Соль. И лишь из-за нее он заделался суперменом. Знал, что она сломается. Знал, что в один из дней она решит сдаться.

Тогда они не были знакомы. Виделись на общих парах и одной вечеринке, где Соль, напившись, уснула у него под дверью. Ноа отнес ее в женское крыло и уложил в кровать. А пока она засыпала, слушал историю о том, как она сбежала от родителей и как винит себя в том, что предала их и сестру. Ноа не любил все эти слезливые истории. Они нагоняли тоску. Но почему-то, когда он слушал Соль, его сердце разрывалось. Он во многом узнавал себя. Разделял боль, которая была понятна лишь им двоим.

Ноа знал, что значит быть вторым. Ребенок, который не оправдал ожиданий родителей. Брат, который стал обузой. Опасная скура. Плохой ученик. Все это Ноа пережил и отпустил. Но не Соль, которая страдала и мучила из-за этого свою душу.

Первые месяцы в академии Соль была нелюдима. У нее не было друзей — ну, не считая книг из библиотеки. Зато была пара колких фраз, которыми она бросалась во всех, кто пытался с ней познакомиться. Она умничала и делала вид, что ей все безразличны. Только вот Ноа слышал ее плач в туалете. Видел одиночество в уставших глазах.

Она пыталась строить из себя долбаную Гермиону Грейнджер, чем, кстати, и нравилась Ноа. Но на каждую зануду, по законам жанра, находился дурак, который, пользуясь своим невысоким ай-кью, топил ее заледеневшее сердце. И хоть Ноа был умен, как… как самый умный из самых умных на интеллектуальном ток-шоу для гениев, для Соль он готов был стать Роном Уизли.

Она была неприступна, как Китайская стена. Остра, как корейская лапша с красным перцем. Красива, словно распускающийся по весне цветок. И таинственна.

Соль скрывала свой дар. Держала в секрете и долго не выпускала внутреннего демона, пока… пока он сам не вышел наружу. И тогда Ноа влюбился в нее окончательно.

— Не сравнивай те смерти с нынешними, — раздраженно бросила Соль. — Сейчас