— Андрей Викторович, я попрошу вас остаться. Все остальные свободны, — подытожил Седов, и мы направились к выходу.

В коридоре меня отвёл в сторону Граблин. Не сразу у него получилось сказать, что он хотел. Его настиг очередной приступ кашля.

— Вам нездоровится, товарищ полковник. Почему вас не меняют? — спросил я, когда Дмитрий Александрович пытался начать разговор, но сил на это у него ещё не было.

— Я в порядке, Родин. В отличие от тебя. Что за цирк с переглядами и шпионские игры? Я ведь подниму объективный контроль и найду этот доклад. Почему вы Валентину Егоровичу не доложили?

— Во-первых, доклад был, и ребята не отрицают. Во-вторых, вице-адмирал тоже был в кабинете и всё слышал. И ему этот эпизод не показался значимым.

— Зато мне он показался таким. Не забывайте, что ваша группа на корабле лишь отдана нам в помощь. Вы здесь не главные, — злобно проворчал Граблин, вновь закашлял и ушёл.

Да что с ним такое⁈ В таком состоянии ему в больницу надо. Причём не в военную санчасть, а в самую лучшую больницу страны.

После столь «содержательной» беседы с Граблиным, я пошёл снимать снаряжение. Живот урчал от предвкушения завтрака, а голова бурлила от насыщенного событиями утра.

Обдумывая сказанное моими товарищами в классе, начинает у меня складыватьсяпазл. Кто-то в группе стучит.

В комнате для хранения высотного снаряжения и костюмов ВМСК, меня уже ждали Белевский и Тутонин.

— Отдыхаете? — спросил я, снимая поплавки спасательного пояса.

— Тебя ждём. Поговорить надо, — ответил Витя, убирая в шкаф свой защитный шлем.

— Надо, но не здесь.

— Как раз таки здесь и сейчас, Сергей. Мы кое-что важное хотим сказать. Считаешь, мы не понимаем, о чём ты сейчас думаешь?

Сомневаюсь, что они понимают. Во мне сейчас две противоборствующие стороны. Одна за то, чтобы прям здесь высказать парням и определить среди них стукача. Вторая, требует всё отложить и пойти на завтрак.

Вот и надо решить, чего больше хочется.

— Если честно, я голоден. Сказать вы мне всегда успеете, а вот еда нас ждать не будет. Кушать пошли, — сказал я, и мы вышли из комнаты.

Кают-компания, где мы всегда принимали пищу, была обыкновенной столовой на 100–150 человек. Длинные, прибитые к полу столы, отсутствие скатертей и приборы, которые лучше протереть перед использованием — всё, как в армии. Правда рацион лётного состава несколько отличался от еды матросов и мичманов. Да и офицеры на корабле кушали не так, как мы.

Наш стол, рядом с большим стендом с фотографиями и раскладкой пищи, всегда был свободен. Редко когда нашей группе удавалось всем вместе собраться и принять пищу. Кто-то мог быть в ангаре, кто-то ещё с вылета не вернулся. А экипаж Як-44 мы и вовсе видели только на постановке задач. У них налёт, думаю, уже перевалил за полторы сотни часов в этом походе.

Пока нам несли завтрак, Белевский внимательно разглядывал фотографии. На них были запечатлены некоторые моменты из жизни корабля. Его внимание привлекла одна из фотографий, на которой был запечатлён член политбюро Русов во время посещения авианосца.

— Месяц уже смотрю и не могу понять. Это товарищ Русов, фронтовик и член политбюро. А кому он жмёт руку, не разобрать, — сказал Саня.

Я уже давно приметил это фото. На нём Григорий Михайлович Русов жмёт руку мне. Виден только мой затылок, но его я всегда узнаю. Как раз после этого рукопожатия я и предложил Русову опробовать наш самолёт.

— Не твой ли затылок, Сергей? — спросил у меня Тутонин.

— Мой. Весёлый тогда был день.

Белевский хлопнул себя по лбу, расстроившись, что не догадался сразу. Как только нам принесли завтрак, разговор тут же затих. Пока матросы создавали посторонний шум, я решил продолжить разговор.

— Сами расскажете или мне нужно будет самому задать вам неудобный вопрос?

Белевский отложил в сторону вилку и начал отвечать.

— Серый, так было нужно. Я тебя понимаю. Старший не только с тобой ведёт дела. У нас было от него чёткое указание… кое-какие детали не указывать в докладе.

Стукач один из них. Если бы это был Белевский, то с ним бы и переглядывался Бурченко. Но докладывал именно Тутонин.

— Это я уже понял, что доклад был, но мы его зачем-то скрываем. Сейчас я не про ночной вылет. Если вам была поставлена такая задача, хорошо, что вы её выполнили. Для чего и какова была цель данного задания, определимся потом.

— Тогда чего мы тогда здесь делаем? — спросил Саня.

Я посмотрел на Витю. Он всё прекрасно понял, что речь пойдёт о его тайной деятельности. Но стоит ли при Белевском об этом говорить.

Вспомнил я один момент. Не Витя ли подслушивал тогда мой разговор с Николаем в ангаре, когда он говорил про брата Печки? Саня тогда сильно ударился и вряд ли бы пошёл за нами. А вот Витя просто упал на кровать. Но это всё догадки.

Бурченко мог бы знать из других источников историю про младшего брата Печки, но отрицать факта слежки нельзя.

— Мы пищу принимаем. Приятного аппетита, кстати, — сказал я, и далее мы продолжили кушать молча.

В столовую вошёл Николай. Буркнув что-то похожее на «всем приятного», он сел напротив меня.

— Сегодня макароны по-флотски и каша гречневая, — подошёл к нам матрос, сервирующий столы.

— Неси уже что-нибудь! — громко ответил ему Николай, но поймав пристальный взгляд сидящих за столом, остыл.

— Виноват. Остались только макароны, — расстроено произнёс матрос.

— Тогда макароны. Пожалуйста, — выдавил из себя Морозов и матрос ушёл за порцией.

— Делаешь успехи, Николя, — сказал Саня.

— Стараюсь.

Не буду же я постоянно учить «большого мальчика» как нужно общаться с людьми. Тем не менее, дать понять, что он в корне не прав, надо.

— Сергеич, я там, на палубе вспылил. Сам пойми, ситуация в воздухе была…не очень.

— Ты это не мне говори, а технику, которому нагрубил.

— Технари злобу затаили?

— Они не умеют. Народ весёлый. Нам стоит у них простым вещам поучиться.

После приёма пищи мы отправились отдыхать. Тутонин, всё же решился мне признаться в своих докладах и сделал это по дороге к нашим каютам.

— Так было нужно, Серый. Не держи зла, — объяснил он.

— Принимается, Вить. Надеюсь, ты чётко выполнял задачу, которую тебе поставили?

—