теперь мы одни, без друзей и союзников, готовимся сразиться с союзом двух сил неодолимой мощи…

– Да, Джордж, – проворчал премьер-министр, – это действительно так, но я не вижу никаких оснований для паники. Британия много раз переживала трудные времена, когда казалось, что она находится на краю гибели, и в этот раз все будет точно так же. До нас дошли сведения, что в настоящий момент мистер Путин изнемогает в борьбе против всей Западной Цивилизации своего мира, а в союзниках у него только никчемные китайские коммунисты. Стоит немного потерпеть, и положение у нас тут резко переменится.

– Ничего тут не переменится, Уинстон, – с горечью произнес король, бросив на стол пачку цветастых газет. – Вот совсем свежая британская пресса с той стороны Врат. Русские получают ее через нейтральную Турцию и переправляют сюда, чтобы информировать вашего короля. Весьма любезно с их стороны. Так вот, оказалось, что тамошние русские под руководством мистера Путина всего за полтора месяца сожрали санитарный кордон, который возвела против него та самая Западная Цивилизация, облизнулись и попросили добавки, тем более что половина стран банально бросила оружие еще до начала боевых действий, а потому отделалась лишь легким испугом и извинениями. При этом двух миллионов солдат[18], которых послал туда дядюшка Джо, оказалось вполне достаточно для создания решающего перевеса над всеми западными демократиями вместе взятыми. Не знаю, как там дела пойдут дальше, но уверен, что не так, как хотелось бы вам и другим твердолобым упрямцам.

Неожиданно прервав свою речь, Георг вытащил из кармана портсигар, достал из него сигарету без фильтра*, сунул ее в рот и, демонстративно щелкнув яркой потусторонней газовой зажигалкой, с наслаждением закурил.

– Кстати, очень удобная штука, Уинстон, – сказал он, с наслаждением выпустив изо рта струю дыма, – маленькая, легкая, не воняет бензином, а если намочить, то возвращается к работоспособности, если дать стечь воде и немного просушить в сухом месте.

– Да, Джордж, я понимаю, но… – сказал Черчилль.

– Никаких но, Уинстон, – отрезал король. – Сейчас, ради блага Великобритании, вы должны добровольно подать в отставку – так же, как ушел со сцены Невилл Чемберлен после того, как вздрызг обгадился со своей Мюнхенской затеей и попытками путем умиротворяющих уступок направить Гитлера в завоевательный поход на восток. И, может, тогда на ваше место сможет прийти человек, который попробует все исправить…

– Но, Джордж, требования Советов совершенно неприемлемы, а потому нам лучше умереть, но не покориться! – воскликнул Уинстон Черчилль.

– Их требования вполне приемлемы – в первую очередь для меня, – прорычал король. – Самое главное, что они не собираются устанавливать у нас социализм по своему собственному образцу, потому что подавляющая часть британского народа воспримет его враждебно. Система, которую дядя Джо считает пригодной для нашей Метрополии, приводит в восторг лейбористов и прочих умеренных левых, а возможность доступа на внутренний рынок половины мира возбуждает горячий интерес в наших деловых кругах. Надо сказать, за время войны мы изрядно поиздержались и обеднели, а потому наши бизнесмены готовы на все даже ради совсем небольших денег. Так что настроения в обществе совсем не в вашу пользу. Если вы не согласитесь на мое вполне гуманное предложение, то пеняйте на себя. Я прикажу опубликовать эту историю в лейбористской прессе, и тогда господа депутаты сами расторгнут межпартийное соглашение и выкинут вас из кресла премьер-министра… а если этого не произойдет, то я распущу парламент и настрою против вас всех британцев, от малого до старого – королевского авторитета и полномочий у меня для этого хватает.

Черчилль, покрасневший как помидор, вскочил со стула, сжимая кулаки, но тут же обмяк, подобно футбольному мячу, из которого выпустили воздух.

– Хорошо, Джордж… – сказал он, скрипнув зубами, – ваша монаршая воля для меня священна, тем более что в последнее время я себя что-то неважно чувствую.

– Ну вот и замечательно, Уинстон, – без тени улыбки сказал Георг Шестой, заметив, как блестят глаза собеседника, словно тот вот-вот расплачется (водилось за ним такое). – Вот вам лист бумаги и паркеровская ручка. Пишите заявление с просьбой об отставке по состоянию здоровья. Будем надеяться, что вы проживете еще лет двадцать, как в другом мире, а не скончаетесь в ужасных муках через полгода, как Невилл Чембрлен, у которого, после того как он отошел от дел, вдруг внезапно развился скоротечный рак кишечника, что может прямо указывать на Божью Кару. Человек, умирающий от этого заболевания, испытывает такие боли, что даже морфий не может умерить их силу. Вы сделали для Британии много хорошего, а потому, Уинстон, я не хочу вам такого конца…

9 февраля 1943 года, вечер. Великобритания, Лондон, Гайд-парк Гейт, 28, городской дом премьер-министра Уинстона Черчилля

Проклятье! Черт бы побрал это все – этих русских, короля и эту дыру, которая оказалась для нас вратами ада! Почему именно русским так повезло? Почему этим варварам, а не кому-то другому?

Я не мог поверить, что меня просто взяли и выбросили. Удача как-то резко повернулась ко мне спиной. В скольких передрягах я побывал! Сколько раз мне удавалось благополучно выйти из опасных ситуаций! Я считал себя любимчиком Фортуны. А она взяла и улетела, даже не попрощавшись. Отчего, почему? Я не знаю. Но это конец. И теперь Черная Собака[19] придет ко мне уже окончательно. Вот, я уже слышу торопливую поступь ее лап… Она будет сидеть в углу и рычать, не давая ни на секунду расслабиться. И однажды вцепится мне в горло…

После разговора с королем я поехал домой. Клементина, открыв мне дверь, даже отшатнулась – наверное, вид у меня был неважный. Она хотела что-то спросить, но удержалась и промолчала. Дочь Мэри, бросившаяся было ко мне, замерла на пороге прихожей.

– Меня не беспокоить! – коротко сказал я, не глядя на них, и прошел в свой кабинет.

Там я тут же открыл бар и налил себе полный бокал крепкого виски. Руки мои тряслись как у немощного, и я пролил часть виски на стол. Бесполезно успокаивать себя. Все кончено! Единственное, чего мне хотелось – это напиться. До беспамятства, до забвения.

Я одним махом опрокинул стакан в себя и опустился на стул, обхватив голову руками. Я ждал, когда алкоголь начнет свое действие. И вот теплая волна разлилась по телу. Мысли потекли как бурные реки, перетекая друг в друга и снова разъединяясь; иной раз они срывались куда-то вниз подобно водопаду, и, пенясь и исходя брызгами, бились между скал неприятия и отрицания.

Примерно так, наверное, чувствует себя человек, который знает, что не сегодня-завтра умрет,