это был луч солнца, падавший прямо на меня через большое окно госпиталя. В тот же момент надо мной склонилась сестра милосердия и с улыбкой сказала мне: «Довольно уж вам спать, пора и глазки открыть!» О! Какое громадное, счастливое чувство я испытал, что я жив и нахожусь в уфимском госпитале. Я был ранен в правую сторону груди навылет. Пришел доктор и сообщил мне, что я буду сегодня эвакуирован в госпиталь Ново-Николаевска. «Так как уфимский госпиталь переполнен ранеными и нужно место для вновь прибывающих, всех, которых можно двигать, мы отправляем, в том числе и вас». Он также сообщил мне, что он очень доволен, что я так быстро поправляюсь. «Да, между прочим, о вас справлялся генерал Сахаров, хотел знать, как вы себя чувствуете. Мы сообщили ему, что вы молодцом».

Наш санитарный поезд тихо подошел к станции Ново-Николаевск, где и началась перевозка раненых в госпиталь этого города. Всех раненых проносили через регистрационный центр, где несколько докторов проверяли списки и распределяли больных по отделениям госпиталя. Вдруг слышу, по цепи идет запрос: «Где капитан Мейбом?» А так как носилок с ранеными очень много, то просят поднять руку, что я и сделал. О Боже мой! Кого я увидел! Мой брат, доктор Мейбом[35], подбежал ко мне и радостно закричал:

— Федюшка, дорогой ты мой! Ну, слава Богу, что ты жив. Не беспокойся, мы тебя поправим, и ты будешь как новый.

Слезы счастья появились у нас обоих. Меня положили в палату, которой заведовал мой брат Эрнест. Бесконечные разговоры о братьях Георгии, Борисе, сестре Лидии, мамочке. Все вырисовывалось так ярко перед моими глазами, все прошлое и такое дорогое для нас обоих.

А. Еленевский[36]

Лето на Волге (1918 год)[37]

Не прошло еще и полутора лет, как совершилась «бескровная революция», которую в те времена любили всегда так величать. Стояло лето 1918 года, было начало июля месяца. То там, то здесь вспыхивали пожары Гражданской войны. Русская кровь лилась рекой. На Волге белые, окрыленные хотя и кровопролитными, но скоротечными успехами в боях против красных, с надеждой на скорую окончательную победу двигались на город Симбирск, лежавший на правом берегу реки Волги, в среднем ее течении. Наступление велось из трех направлений: полковник Каппель со своим отрядом несся из Сызрани, в хорошо оборудованных вагонах ехали чехи по Волго-Бугульминской железной дороге и небольшой Ставропольский отряд белых не спеша плелся по левому берегу Волги.

Ставропольский отряд, которым командовал полковник Мельников, состоял из Ставропольского пехотного полка (более трехсот штыков) и приданного ему 1-го взвода 2-й батареи 1-го отдельного Самарского артиллерийского дивизиона. Самарским артиллерийским взводом командовал поручик Адленицкий, кроме него, из офицеров во взводе были еще четыре прапорщика, из них двое выполняли обязанности орудийных фейерверкеров. Вооружен он был двумя пушками, образца 1900 года, из которых предельная норма снарядов уже давно была выпущена, и они дослуживали последние дни своей сверхурочной службы. Угломер, находившийся у этих пушек на казенной части тела орудия, у одного из них перед каждым выстрелом приходилось снимать, иначе силой толчка, получавшегося при выстреле, его срывало, и он со свистом летел в сторону, на страх стоявшей около пушки прислуги. При выстреле эти пушки довольно высоко подпрыгивали, и, чтобы не быть придавленными ими, орудийная прислуга отскакивала от них в разные стороны. Сошник хобота орудия иногда после каждого выстрела так сильно зарывался в землю, что четвертый номер орудийной прислуги, на обязанности которого лежало двигать хобот, помогая наводчику скорее взять точный прицел, изрядно пыхтел, напрягая последние силы, чтобы его вытащить.

Номерами при первом орудии были юнкера, не успевшие закончить курс военных училищ, и вольноопределяющиеся, успевшие немного понюхать пороху на Германском фронте. На номеров второго орудия, состоявших из юнцов, только что окончивших средне-учебные заведения, они смотрели свысока и покровительственно. Юнцы — шесть человек — состояли из четырех самарских гимназистов, очень славных и веселых ребят, Коли Роднина, только что окончившего среднее сельскохозяйственное училище в Кинеле, который, как самый старший по возрасту, был наводчиком орудия, и меня, случайно оказавшегося физически самым сильным, четвертого номера. Несмотря на, казалось бы, все данные и выслуженный стаж прислуг первого орудия, юнцы второго особого уважения к ним не питали, и очень часто между ними происходили словесные перебранки. Чаще всего ночью, когда пушки стояли где-нибудь на позиции и юнцы спокойно спали крепким сном около своего орудия. Обязательно кто-нибудь из заслуженных подходил, будил и читал наставление, на которое получал обыкновенно всегда один и тот же ответ: «Если вы боитесь, то и не спите, а мы не боимся и будем спать». Начальство почему-то никогда не вмешивалось.

До похода на Симбирск Ставропольский отряд стоял на охране город Ставрополя (Самарского). По уезду бродил сравнительно крупный отряд красных, беспрестанно делая попытки выбить из города белых и его занять. В происшедших нескольких схватках красные ни разу успеха не имели и побитые уходили обратно в глубь уезда. Белым, численно много слабее красных, отходить далеко от города и гнаться за ними было слишком рискованно. Разделившись на два отряда, красные легко могли ворваться в никем не занятый город и его захватить.

Ставропольский пехотный полк, который в первый месяц своего существования не имел и 200 штыков, помещался в двухэтажной казарме, находившейся за городом, между ним и дачным курортом, расположенным в лежавшем вдоль берега реки Волги сосновом лесу. На курорте имелся курзал, и в нем, невзирая на далеко не веселое время, иногда играла музыка и публика весело танцевала. Правда, среди этой публики преобладала безусая молодежь, которая вела себя так, как будто все происходившие печальные события ее совсем не касались.

На большом пустыре, отделявшем город от дачной местности, с полверсты от казармы, стояли на позиции две пушки Самарского артиллерийского взвода, и около одной из них днем и ночью всегда находились дежурные номера. При появлении где-нибудь недалеко от города противника подымалась тревога. Наш артиллерийский трубач трубил поход: «Всадники-други, в поход собирайтесь, радостный звук вас к славе зовет…» Орудийные ездовые бежали сломя голову в пожарную команду занимать лошадей — своих еще не имелось. Выезжая из Самары на фронт, так спешили скорее нас отправить, что не успели достать, а в Ставрополе, по-видимому, было неоткуда. После довольно жаркой схватки, которая, как я упоминал, всегда оканчивалась для нас успешно, мы победоносно, с песней: «Так громче, музыка, играй победу, мы победили, и враг бежит, бежит…» — возвращались к себе