Шрифт:
Закладка:
Тыл совершенно разложился и, конечно, дать что-либо на фронт не мог. Наши ряды постепенно редели. Мы шли из одного боя в другой. Месяцами мы не знали, что такое спокойный сон, не говоря уже о бане. При таких условиях невозможно было выделить с фронта маленькую боевую часть и отправить ее в тыл для наведения порядка, дабы выбросить всю эту социалистическую рвань из правительства. Чем дальше мы отступали, тем более мы верили, что так продолжаться не может. Наша Волжская повстанческая армия огрызалась, идя с жестокими боями. Мы подсчитали, что на одного нашего боевого солдата приходилось до 25 красных солдат. Командующий генерал Каппель был нашим ореолом. Много раз мы неожиданно переходили в контрнаступления и гнали красных почти до Волги, а затем, не имея достаточно живой силы, снова медленно отходили.
Генерал Каппель не позволял нам окапываться и ждать противника. Он хорошо учитывал, что с такими силами, как у нас, невозможно и думать о позиции с окопами. Противник своей массой легко мог окружить и раздавить нас. Поэтому он постоянно нас перебрасывал то вперед, то в тыл красных. Мы были так близки к нашей родной, великой реке Волге, что, получив хорошее пополнение, мы были бы снова в Симбирске, Казани, Самаре. К сожалению, этого не случилось. Мы только получали бесконечные обещания и крики с пустыми лозунгами из Уфы, где заседала Директория Учредительного собрания.
После решительного требования генерала Каппеля с угрозой, что он снимет все войска с фронта, пойдет на Уфу и восстановит там порядок, Уфимская директория, зная, что у генерала Каппеля слова не расходятся с делом, сообщила, что высылает нам в помощь батальон в 1000 штыков имени «Учредительного собрания». Конечно, мы очень обрадовались этой новости, но к имени батальона отнеслись критически. В то же время нам было безразлично, кто и с каким именем, лишь бы сменили нас и дали нам возможность отдохнуть хотя бы два дня.
На следующий день утром пришел батальон «Учредительного собрания». Тысяча свежих бойцов, прекрасно снаряженных и обмундированных, сменила Волжскую дивизию генерала Сахарова, которая дошла до 400–500 штыков, измученных походами и боями белых бойцов. Не понравился нам этот батальон с развернутыми красными, ненавистными нам флагами, со всевозможными лозунгами революции. Все без погон, обращение солдат и офицеров распущенное. Повсюду слышится ненавистное нам слово «товарищ». Под вечер они сменили нас. Их командир, какой-то полковник, очень молодой и самоуверенный. Он заявил: «Мы покажем большевикам, как посягать на нашу свободу, которую мы обрели через Великую Революцию!» Говорили, что генерал Сахаров выслушал его молча, потом сплюнул, повернулся и ушел от него. Мы все хохотали, так нам это понравилось! Молодец наш генерал!
Итак, нас сменили. Впервые в хорошем строю, с удалой песней, мы пошли на место назначенного нам отдыха, но… он был слишком коротким… Перед рассветом красные перешли в наступление, и их удар был сосредоточен на участке батальона «Учредительного собрания», который они без труда прорвали. Большинство этих «героев» перешло на сторону красных, остальные, оставив свои позиции, в панике бросились бежать в тыл. Снова по тревоге мы были брошены в бой и к утру восстановили полностью прежнее положение фронта. По пути мы ловили беглецов из этого социалистического батальона и силой заставляли вливаться в наши цепи. Один из командиров роты «Учредиловки», как прозвали батальон наши солдаты, не пожелал войти в наши ряды, заявив нам, что он офицер и рядовым солдатом не будет, но, получив несколько хороших, ободряющих тумаков, схватил винтовку и вошел в цепь. В этот день мой батальон пополнился 70 штыками за счет беглецов. Было много курьезных сцен, когда командиры частей гонялись по полю за своими неожиданными «пополнениями». Выбив социалистическую дурь из голов нашего нового «пополнения», мы сделали из них хороших солдат-бойцов.
Попытка Уфимской директории давать нам такие пополнения была каплей, переполнившей чашу нашего терпения. От рядового бойца и до офицера все были озлоблены и разъярены случившимся. Бог знает, что бы получилось, если бы, к нашему великому счастью, не произошел переворот в тылу. Власть взял в свои руки всем нам известный и глубоко уважаемый великий патриот и честный витязь России адмирал Колчак. Директория оказалась арестованной, но, к нашему сожалению, не расстрелянной. Поэтому в будущем она много вредила нашему Белому движению.
Всколыхнулась белая Сибирь, поднялась против красного супостата. Ижевские и Воткинские рабочие потянулись к нам на фронт, образуя уфимское и сибирское пополнение, и через месяц нас уже сменяли свежие воинские части. Наш волжский корпус уходил в глубокий тыл, в район Златоуста.
Мне не пришлось уйти на отдых с моими родными частями, так как за два дня до нашего отхода наши два батальона Казанского полка были брошены в бой под деревней Одногулово, в которой засели и окопались красные. Развернувшись в цепь, мы пошли на них в атаку, но под сильным ружейным и пулеметным огнем залегли и ждали подхода второго батальона, который пошел в обход деревни, дабы взять красных в кольцо. У окруженных красных началась паника. Мой батальон решительным ударом с фронта обрушился на них. Во время атаки я почувствовал острую боль в правой стороне груди… все завертелось у меня перед глазами, я почувствовал, что падаю… и потерял сознание. Очнулся от острой боли в груди; я лежал на телеге, меня везли куда-то, причем эту телегу подбрасывало на каждой кочке и рытвине, что причиняло мне невероятную боль, и я опять впал в забытье…
Помню, когда я пришел в себя и открыл глаза, то первое, что я увидел,
