подоконнике давненько никто не протирал.

Николай понимал, что Алексей в первую очередь теперь настроен на переписку со своими новоявленными братьями и наставниками из масонов. Однако и прежнюю дружбу тот вряд ли позабыл. Оставалось предположить лучшее: что Извольский занят выполнением секретной миссии, которое исключает возможность гражданской переписки. Или худшее: что Алексей тяжело ранен или опасно болен. Не погиб точно: уж такое событие стало бы известно всем общим знакомым.

Накануне венчания — все приготовления уж остались позади! — Николай отправился в музей на Волхонке. Долго бродил по знакомым залам, аж ноги загудели…

Николай давно не заглядывал в церковь, хотя и принципиальным противником церковной службы себя не числил. В церкви было спокойно, тихо, не слишком людно.

Священник хороший попался. У него было располагающее лицо. Он вёл обряд степенно, со старанием, не торопился, не захлёбывался словами. Всякий раз, как он прямо глядел на жениха и невесту, в его открытом лице ясно читалось, что он от души желает молодым людям счастья и Божьего благословения.

Немногочисленные прихожане, кто тихонько подходил послушать службу, крестились и кланялись в нужные моменты. Только повторяй. Можно преспокойно сосредоточить внимание на торжественности церемонии, на сокровенном смысле происходящего, на приятной необратимости жизненной перемены.

Но Николай ничего особенного не чувствовал. Как будто он был среди прихожан, подошедших поглядеть на чужое торжество, с тихим уважением к таинству постоять в сторонке. Танюша очень волновалась вначале, но теперь успокоилась. Она следила глазами за каждым движением батюшки — это умиротворяло её. А про жениха будто и забыла. Николаю было жалко невесту, что та так уж трусит.

После венчания, как заранее было решено, Николай повёз молодую жену в ресторан Клыкова на Воробьёвых горах. Вся Москва как на ладони. Он заказал столик у окна с самым лучшим обзором. Если б лето, лучше всего было бы расположиться на веранде, но и так вид впечатляющий. Еды — не много, но особенной, не повседневной. Пришлось положиться на вкус метрдотеля, принимавшего заказ, так как сам Николай обычно с удовольствием уплетал самые простые блюда, а изыски — когда приводилось попробовать — оставляли его равнодушно недоумевать: что в них такого?! Так же — по совету метрдотеля — определились и с вином. Шампанское. Вкусный и смешной лимонад. Пузырьки шибают в нос и заставляют чихать. Николай впервые в жизни сидел в дорогом ресторане эдак: сам заказчик, сам — хозяин торжества… Кутила и прожигатель жизни…

Первая половина дня, время полуденное, до обеда далеко. Большой нарядный зал был полупустым, гулким. Через два столика от молодожёнов расположилась компания мужчин. Все — в форме младших офицеров, а возраста разного. Военные тихо, как бы неохотно разговаривали, много пили. Напитки крепкие. Постепенно из-за офицерского столика стали вырываться в пространство зала громкие выкрики — то не слишком разборчивые, то вовсе бессвязные. Компания производила жутковатое впечатление, так как все мужчины в ней были инвалидами.

Собственная затея отпраздновать свадьбу вдвоём в ресторане разонравилась Николаю вконец. Война третий год, люди гибнут на полях сражений, калечатся. В стране не хватает хлеба. А тут — ресторан, шампанское, какие-то профитроли. Барство!

Ещё хорошо, что Таня сидела спиной к компании инвалидов. Молодой жене и без того хватало переживаний. Танюша, которая обыкновенно и булочке радовалась, как пирожному, сейчас едва ковырялась в тарелке, явно не ощущая вкуса еды, и шампанское отхлёбывала из бокала так, как человек, пребывающий в крайнем волнении, отхлёбывает воду из стакана: рассеянно и равнодушно. Николай то и дело брал жену за руку и заглядывал в глаза, чтобы успокоить, но та всё равно трепетала и отворачивалась от новоиспечённого супруга к великолепному окну.

Эх, надо было сразу ехать домой! Николай невольно взглянул на часы. Два часа они тут сидят. Все тревоги уже остались бы позади. Николай решительно подозвал полового, велел сложить всё, что осталось на блюдах, в кульки и рассчитался. Танюша наконец смотрела прямо на него — с немыслимым сочетанием предельного ужаса и благодарности на бледненьком личике.

Взяв жену под руку, Николай крепко прижал её локоть, стараясь молчаливо выразить нежность и ободрение. Что нужно сказать в этой уникальной жизненной ситуации, он решительно не знал. Но Таня поняла без слов и, обмякнув от волнения, буквально повисла на крепкой руке мужа.

* * *

Николай обнял новоиспечённую женщину, жалея её и желая утешить. Худенькое прохладное тело, едва оказавшись прижатым к его собственному, ещё пылавшему, напряглось, как пружина. Бедная, натерпелась!

— Не бойся, — шепнул Николай.

Мог бы и вслух произнести, но с голосом удалось совладать только к следующей фразе:

— Я больше не трону тебя, пока не заживёт. Правда!

Опять её тело ответило ему яснее слов. Напряжение ушло, и Таня доверчиво ткнулась лицом в грудь мужа. Она поверила обещанию безоговорочно; не ждала ни обмана, ни подвоха. На него накатила нежность; он стал гладить молодую жену, как котёнка — по спине, по голове. Внутри его существа плотское начало вступило в борьбу с платоническими чувствами, но Николай совершенно не собирался нарушать только что данного обещания. Он осторожно подложил под Танину голову подушку, мягко отстранился и вылез из-под одеяла: пройтись по прохладной комнате, остудиться. Попил воды, поглазел в окно на тёмный двор и звёздное небо. Помогло. Вернулся в супружескую постель он уже совершенно спокойным и вдруг обнаружил, что молодая жена тихо, мерно посапывает. Заснула после пережитых волнений и потрясения первой брачной ночи.

Николай осторожно, чтобы не разбудить, повернулся на бок, накрыл рукой Танин тощенький живот: «моё!» — и собрался тоже спать.

Считается, что женщины дышат грудью. Но Танюша дышала как-то всем телом сразу: в такт дыханию поднимались плечи, колебался живот.

Тут Николаю в голову со всей отчётливостью явилась мысль, прежде лишь смутно маячившая на пороге сознания. Ведь уже с этой, самой первой — сумбурной, трогательной и, по его ощущениям, скорее невинной, нежели жаркой — ночи Танюша может оказаться беременной. Сплошь и рядом так случается. Возможно, в эти самые минуты, в эти тёмные, тягучие ночные часы в ней совершается безвозвратная, загадочная перемена, которой, сколько ни думай, хоть сломай всю голову, не поймёшь и не вообразишь. И впервые в жизни Николай задался вопросом: а стремится ли он стать отцом? Хочет ли, чтобы в его жизни поселилось малюсенькое нежное существо? Каждое движение младенца забавно и совершенно. Каждый взгляд способен очаровать. Хрупкое существо, любое дуновение может лишить его жизни… По совести, готов ли он снова подвергнуть испытанию свою душу, однажды едва не выгоревшую?

Сравнение