очень тёплая, застенчивая улыбка. Как лучик солнца сквозь ноябрьские свинцовые облака. Ровно такая погода как раз стояла на улице, и Таня была будто плоть от плоти ноябрьской Москвы. Николаю почему-то очень захотелось растормошить новую знакомую, увидеть её весёлой, заставить смеяться, что ли. Он позвал девушку в электротеатр на комедийный фильм, где дрессированные тараканы разыгрывали любовь и разные человеческие страсти. Лента не новая, но Таня такой ещё не видела. Задумка удалась: девушка залилась смехом.

Вскоре он уже встречался с Таней каждый свободный вечер и по воскресеньям. Они пересмотрели весь репертуар электротеатров, ходили на карусели. Николай катался без удовольствия, поскольку от быстрого вращения по кругу его мутило, но виду не подавал, терпел, потому что подруге карусель доставляла большую радость.

Перед Рождеством на Воскресенской площади вырос, как бывало и в мирное время, нарядный лес ёлок. Однажды случилось недоразумение: молодые люди потеряли друг друга из виду и еле-еле нашлись вновь. После этого Николай предложил игру: специально разойтись в разные стороны подальше, а потом бродить среди густо пахнущего хвоей лабиринта наугад — искать друг друга. Играли потом не раз — азартно, весело. Удача — если удалось заприметить подругу со спины, бесшумно подбежать по утоптанному снегу и неожиданно навалиться, обнять.

На санках они летали с высоченной ледяной горки в виде пёстрого петуха с длиннющим хвостом, поставленной на той же Воскресенской площади. Тут не зазорно крепко прижать девушку к себе — так, что заледеневшим лицом окунаешься в её тёплые волосы, с которых, конечно же, от ветра слетели и платок, и лента. Если догадался снять варежку, то чувствуешь сквозь грубую, шершавую ткань пальто, как узенькие рёбра подруги то ходят ходуном, то замирают в такт прерывистому дыханию. Но не увлекайся: свободной рукой надо ещё править санями!

Больше всего полюбился каток, когда лёд на прудах встал. Лампочки, музыка, захватывающее чувство непрерывного полёта. Внимательный, заботливый взгляд и ставший традиционным вопрос:

— Коля, я не слишком быстро? Я вас не загоняла?

Вопрос вызывал и досаду, и умиление. Николай мог бы кататься куда быстрее, но следил, чтоб она не споткнулась о бугорок или выбоину и не столкнулась с каким-нибудь увальнем на людном катке. Тане же казалось, что она отвечает за своего кавалера с его слабым сердцем. Она б и не узнала, если б однажды слякотным вечером не помчались за трамваем и Николай не задохся бы до черноты в глазах. Больше такого позорища не повторялось, но Танюша запомнила и взяла над ним покровительство.

Целовать холодные, крепенькие, как леденец, губы, чувствуя, как они постепенно размягчаются и теплеют, — это не было похоже ни на что из его прежних, летних, опытов и так увлекательно, что сдерживаться в ожидании продолжения, которое неизвестно, когда наступит, становилось всё труднее. Николай заставил себя ещё потерпеть и хорошенько всё обдумать, но никаких существенных возражений против того, чтобы соединить свою жизнь с Танюшиной, так и не подобрал. Решение было принято. Ещё зима не кончилась, когда он предложил девушке обвенчаться, чтобы успеть до Масленой и поста.

Было заметно, как Таня мучительно смутилась и испугалась.

— Подумай, если тебе нужно, потом скажешь, — предложил Николай, которого только теперь охватило волнение.

До того как приступил к разговору, согласие подруги представлялось ему делом решённым.

Отсрочка не понадобилась. Танюша прошептала всё с тем же растерянно-испуганным выражением лица:

— Не нужно. Я согласна!

Николаю представлялось, что, когда Татьяна даст согласие, он схватит её в охапку и закружит по дорожке бульвара — на удивление и зависть прохожим. Однако тревожная сдержанность невесты передалась ему, и он лишь произнёс церемонно:

— Спасибо.

К семейной жизни Николай готовился тщательно. Он выдержал экзамен и сумел получить должность младшего архивариуса, поскольку настоящие профессионалы-архивисты с высшим образованием отнюдь не толпились в очереди, чтобы её занять. За ним сохранили и должность курьера.

Архив, как ни был беден, прибавил жалованье, что позволило снять чистую и светлую комнатку в Хамовниках.

Николай думал снять жильё в доме того же Солодовникова, соседнем со «Свободным гражданином», где жил нынче, только обустроенном для семейных и носившем угрожающее название «Красный ромб». Очень уж дома эти были уютны и удобны: прачечные тут же, магазины. И цены совершенно подъёмные. Но квартиры все оказались заняты. Ещё бы! Пришлось найти другое жильё. Впрочем, что ни делается, всё к лучшему. Танюша собиралась после свадьбы продолжать работу в дядиной лавке, только договорившись на меньшую занятость, и от нового жилища ей получалось близко добираться.

Мало — снять жильё. Нужно было обзавестись необходимой обстановкой, утварью. Ходили по рынкам и магазинам вместе с невестой: ей же хозяйствовать. Эти совместные походы за покупками вгоняли обоих в состояние тревожного волнения.

Среди хлопот и волнений, связанных с женитьбой, Николаю часто вспоминался Алексей Извольский. Где-то он сейчас?

Друзья толком не попрощались, Николай не видел Извольского в военной форме, однако хорошо представлял. Здоров ли Алексей, нравится ли ему новое дело, находится ли он в безопасности или рискует жизнью, исполняя воинский долг? Поначалу Николай думал, что Извольский очень скоро напишет — как только освоится на новом месте и в новой для себя роли. Однако письма шли ему только из деревни — от родных. На службе Алексей ни с кем не сошёлся достаточно близко, чтобы продолжать общаться и после увольнения из архива. Потому расспросы тех сослуживцев Извольского, с которыми Николай был лично знаком, ни к чему не привели.

Случись Извольский в Москве, Николай позвал бы того на свой скромный праздник. На удачу он прошёлся по Сивцеву Вражку.

Сломали соседний с домом Извольских особнячок и готовили площадку под строительство очередного доходного дома этажей в шесть, если не больше. Низкорослая послепожарная усадьба совсем потеряется среди новых громадин. Николай представил, как огорчён Алексей, если отец уже написал ему о предстоящих переменах. Самому Николаю, откровенно говоря, новая архитектура Москвы всё-таки нравилась. Он считал, что далеко не всё из старого выглядит красиво и ладно. Кое-что, может, когда-то и смотрелось, но теперь не имеет вида. Не грех и снести.

Свой просторный особняк маленькая семья Извольских использовала не целиком: флигели и часть основного здания усадьбы сдавали жильцам. Сами же занимали центральную часть особняка, над которой располагался мезонин. Николай обнаружил, что в окнах Извольских горит свет внизу, где гостиная. Но мезонин оставался тёмным и выглядел необитаемым. Штора на среднем окне была загнута с угла, как в декабре ещё, когда Николай проходил тут в прошлый раз и глядел на дом. Очевидно, даже пыль на