Шрифт:
Закладка:
Перед открытием ко мне подошел один художник, наш общий с Булатовым знакомый, взял под руку и предложил:
– Старик, давай пройдемся.
Вскоре мы оказались возле «Горизонта».
– Какой чудак Эрик, – сказал мой спутник. – Ну какая разница: чуть раньше, чуть поз-же. Ты знаешь, он ведь уже пятый раз меняет дату картины.
Во время вернисажа общий знакомый подводил к «Горизонту» искусствоведов, журналистов, музейщиков, галеристов и коллекционеров.
Работал, как говорится, над общественным мнением.
Философствующий господин
Популярный в 1970-е в среде неофициальной культуры философствующий господин Евгений Шифферс пришел посмотреть работы в мастерскую художника Эрика Булатова.
Увидев картину «Слава КПСС», Шифферс трижды испуганно перекрестился и воскликнул:
– Как вы посмели на нашем русском небе написать имя дьявола?!
Булатов показал следующую картину «Иду».
– Значительно лучше, – слегка успокоившись, удовлетворенно крякнул гость, – но надо же закончить начатую мысль и дописать: «Иду к тебе, Боже!»
Больше Булатов Шифферса на порог не пускал.
Кстати, еще о Булатове: в 1988 году у Эрика состоялась выставка в Центре Помпиду в Париже.
Газета «Русская мысль» напечатала рецензию.
Вместо того чтобы порадоваться за автора, а заодно и за все русское искусство и поздравить художника, газета опубликовала следующее:
«Если в ранних работах еще была надежда, что из Булатова получится художник, то поздние картины таких надежд не оставляют».
В
В. сказал об Одноралове:
– Натюрморт любой напишет.
О Штейнберге:
– По линейке каждый сможет.
О Пригове:
– Только чертиков и умеет.
О Булатове:
– Скурвился, вождей рисует.
О Кабакове:
– Обманщик.
О себе:
– Художник-пророк.
Детали
В 1970-е годы Миша Одноралов преподавал в Московском университете культуры.
Художники-любители со всех концов необъятной родины присылали по почте свои экзерсисы на консультацию.
Однажды Одноралов получил карандашный рисунок, исполненный робкой женской рукой. Изображен был голый мужчина анфас.
Тело автор обозначил легким контуром. И никаких подробностей, кроме добросовестно проработанного детородного органа.
Миша похвалил набросок, порекомендовав пройтись по деталям.
Через месяц получил рисунок, исполненный в более решительной манере: все тот же мужчина, тот же карандашный контур, только излюбленная деталь проработана еще тщательнее и заметно увеличена в размере.
Одноралов снова посоветовал обратить внимание на детали.
И в третий раз получил исправленную работу.
На сей раз мастерство не вызывало сомнений.
Черты лица так и не проявились.
Зато мужской причиндал был явлен в полной боевой готовности и выглядел как живой.
Миша поставил заслуженно высокую оценку.
Я же за рулем!
Нервный художник Саша Косолапов брал уроки вождения автомобиля у специального инструктора для нервных людей.
Инструктора звали Мани. Саша нуждался в деньгах и имя «Мани» его раздражало.
Мани говорил, что делать, и засыпал. Саша нервничал. Сдав экзамен, сел за руль. Рядом расположилась жена Люда.
Саша повел машину. Люда молчала, чтобы не раздражать нервного Сашу.
Молчание Люды показалось Саше подозрительным. Он разволновался.
На дороге стали попадаться дорожные знаки. Знаки стали сильно действовать Саше на нервы.
В результате нервный Косолапов не выдержал и закричал:
– Люда! Следи за знаками! Я же за рулем!
Никаких проблем!
Париж.
Прогуливаемся с Эдиком Штейнбергом возле его дома.
Эдик говорит:
– Старичок, с французским у меня все в порядке.
– Ну да?! – удивился я.
– Хочешь докажу?
– Давай.
Через дорогу располагалась овощная лавка.
– Мустафа! – позвал Штейнберг.
Продавец выглянул и осклабился.
– Морковка! – крикнул по-русски Эдик.
Мустафа тотчас схватил морковку.
– Огурец! – не унимается Штейнберг.
Мустафа схватил огурец.
– Ну? Теперь сам видишь. Никаких проблем!
Кончились
Эдика Штейнберга знакомят с банкиром Петром Авеном.
Штейнберг (взяв Авена под руку) спрашивает:
– Старичок! Денежки-то у тебя водятся?
Авен:
– Все кончились.
Концепция
Штейнбергу говорят:
– У тебя выставка в Москве, а ты ничего не знаешь!
Приходит Эдик по указанному адресу.
Возмущается:
– Я – Штейнберг. Эти работы не мои!
– Мы знаем, что не ваши. Вот автор.
Автор:
– Пишу картины как Штейнберг. И подписываю «Штейнберг». Это моя концепция. Всю жизнь к ней шел.
В гостях у миллионера
Художник Саша Бродский поехал в Японию.
Миллионер пригласил его в гости.
Бродскому захотелось в туалет.
Туалет напоминал кабину космического корабля.
Повсюду цифры, кнопки, мигающие лампочки, иероглифы.
Толчок неземного происхождения.
Справил нужду.
Как слить воду, не понял.
Пошарил глазами по кнопкам с иероглифами.
И нажал наугад.
Неожиданная струя воды обдала Бродского с головы до ног.
Неизвестно откуда выехала бумажка.
На ней – результат анализа мочи.
Кулачищи
Народ, как водится, поддавал слегка на открытии выставки Саши Бродского.
Художник Миша Чернышев подошел к Саше:
– Ты, что ль, Бродский?
– Я.
– Говно делаешь.
– Почему?
– Отрицаловка нужна! Где отрицаловка?!
За Бродского обиделся грузинский художник с рельефной мускулатурой.
Подошел к Чернышеву.
Положил кулачищи на стол:
– Вот вы говорите, нужна отрицаловка. А где альтернатива?!
Чернышев, оценив размер кулачищ, прошептал:
– Альтернативы нет.
И ушел.
Ответы на вопросы
У Комара спросили:
– Вы знаете Шемякина?
– В первый раз слышу.
У Шемякина спросили:
– Вы знаете Комара и Меламида?
– Комара, конечно, знаю, а фамилию Меламид никогда не встречал.
Раздели человека, посадили в клетку
Согласно авторской концепции, во время выставки в галерее Джефри Дейча в Нью-Йорке голый художник Олег Кулик самоотверженно мечется в железной клетке, изображая собаку.
Случайные посетители – русские эмигранты – остро реагируют. Один кричит:
– Кулик! Не позорь русских, надень пиджак!
Другой сокрушается:
– Безобразие! Американцы обращаются с нами, русскими, как с собаками: раздели человека, посадили в клетку…
Дело непростое
Звонит знакомый художник:
Кое-кто надеется на столетний юбилей.
Не многие могут рассчитывать на двухсотлетний.
Но самое важное, чтобы отметили твое трехсотлетие!
Дело непростое. Я сейчас над этим работаю.
Другие голоса
Предуведомление
Когда-то я опрометчиво решил затеять игру с читателем и смешал в пределах одной книги всамделишный голос автора с чужими голосами, выдуманными текстами и выдуманными персонажами. С фантазмами.
Я легкомысленно верил в читателя. И пребывал в наивной уверенности, что он, читатель, вдумчивый и умный, мгновенно разгадает замысел автора и станет партнером в игре.
Игре в бисер.
Игра оказалась опасной. Читатель повелся. И тотчас поверил, что все, что написано от первого лица, и есть сам автор.
И вот уже энное количество лет донимает меня вопросами, типа: «А правда, вам деревенская бабушка спела колыбельную?» (Прозябе.)
Или: «Вы и впрямь нашли “Тетради Пантелеева» на сеновале?”
