84]. Еще до того как Ли Пэн поговорил с Дэн Сяопином о распространении беспорядков по всему Китаю, Дэн уже решил прибегнуть к жестким мерам. Встреча 25 апреля подтвердила решение Дэн Сяопина. В третьем предложении передовой статьи от 26 апреля в «Жэньминь жибао», которая в значительной степени была написана на основе комментариев Дэна от 25 апреля, особо упоминались жестокие «инциденты с избиениями, погромами, грабежами и поджогами в Сиане и Чанше» как пример того, что «ненормальная ситуация» после смерти Ху Яобана вышла из-под контроля[78].

Студенты в Сиане раскритиковали официальную версию событий 22 апреля, утверждая, что полиция жестоко подавляла мирный марш. Одной из главных целей протестов стало заставить руководство в провинциях начать расследование и предоставить правдивую информацию. Точно так же после 26 апреля студенты по всему Китаю потребовали, чтобы статья в «Жэньминь жибао», в которой говорилось о беспорядках, была дезавуирована. Сторонние официальные версии событий в Чанше и Сиане способствовали резкому тону передовицы от 26 апреля и обострили конфликт между демонстрантами и партийными лидерами.

Руководящая роль жителей провинции также говорит о влиянии периферии на столицу. 13 июня 1989 года Министерством общественной безопасности был выдан ордер на арест 21 студенческого лидера, из которых только Оркеш Делет, Ван Чаохуа и Ван Дань были пекинцами[79].

Остальные выросли в других городах и приехали в Пекин поступать в вузы. Чай Лин выросла в Шаньдуне, Фэн Цундэ в Сычуани, Сюн Янь в Хунани. Студенты, подлежащие аресту, были элитной группой из 19 мужчин и 2 женщин (гендерное представительство среди студенческих лидеров в приказе об аресте отражало иерархию. В китайских учреждениях в 1980-х годах доминировали мужчины, в том числе среди высшего руководства КПК). Они были лучшими по академической успеваемости в своих родных городах и сдали экзамены на поступление в престижные вузы Китая. Их происхождение отражает разнообразие культуры и географии страны. Чай Лин описывала Сюн Яня как «молодого студента из крестьянской семьи провинции Хунань. <…> Его страсть, прямолинейность и бескомпромиссный характер, а также сильный хунаньский акцент сделали его привлекательным для всех нас» [Chai 2011: 105]. Ван Чжэнъюнь, еще один студент, оказавшийся в списке подлежащих аресту, был представителем этнической группы куцун из провинции Юньнань и учился в Центральном институте национальностей в Пекине. Разнообразный опыт студенческих лидеров, выросших за пределами Пекина, позволил им осознать общенациональный масштаб проблем всей страны. Но несмотря на то что пекинские студенческие организации в основном возглавлялись выходцами из провинций, они держались особняком от студентов из провинциальных вузов, которые хлынули в столицу для выражения поддержки.

Ли Лу, также подлежавший аресту, был единственным нестоличным студентом, он учился в Нанкинском университете. Ли вырос в городском округе Таншан провинции Хэбэй и участвовал в студенческих протестах в Нанкине в 1987 году и в апреле 1989 года. Возмущенный тоном передовицы от 26 апреля, Ли пришел к выводу, что «продолжать движение в Нанкине стало невозможно», поэтому он решил ехать в Пекин и «попытаться в последний раз» [Lu 1990: 115–116]. У Ли Лу были, как выразилась Чай Лин, «важные контакты в Пекине», и к середине мая он стал «одним из основных лидеров на площади Тяньаньмэнь». Чай вспоминала, как встретила Ли 1 мая в студенческом городке Пекинского университета, куда «он пришел, чтобы поделиться идеями и предложениями» [Chai 2011: 147].

Ли иногда сталкивался с проблемами – у него не было документов, удостоверяющих личность. Он не взял их с собой, потому что думал о возможных неприятностях, если его арестуют в поезде из Нанкина в Пекин [Lu 1990: 116–117].

Ли Лу был одним из сотен тысяч студентов, севших на поезд до Пекина во время протестов 1989 года, но его становление как лидера было редким исключением. Когда посторонние пытались предложить помощь Пекинской студенческой автономной федерации, комитету голодовки или обсудить связи между Пекином и протестными движениями в провинциях, они не могли достучаться до лидеров. Тан Байцяо был избран председателем Автономной федерации студентов города Чанша 4 мая 1989 года после воодушевляющей речи перед тысячами людей на главной площади города. Он обвинил заместителя ректора университета в том, что тот «похитил» его четырьмя часами ранее, чтобы держать подальше от протестов. 11 мая группа студентов решила отправить Тана в Пекин, чтобы поддержать столичных учащихся и поучиться у них. Тан прибыл в Пекин 14 мая [Tang 2011: 86–91]. Ему нравились столичные уличные марши, но его возмущало отсутствие взаимодействия между пекинскими и провинциальными студентами.

У Тана Байцяо был друг в Пекине, но Тан прибыл слишком поздно. Им так и не удалось встретиться, потому что друг «изолировал себя на площади Тяньаньмэнь вместе с тремя тысячами других студенческих лидеров, участвовавших в голодовке… Я подумал, что этот шаг нелеп, совершенно новая форма элитарности». Тан был зол. «Ура тебе, Пекин! Ты сменил государственную изоляцию на свою собственную, – писал Тан Байцяо. – Изолируясь, вы не объедините нацию, которая стоит за вами» [там же: 97]. Тану так и не удалось поговорить с пекинскими студенческими лидерами, но он встретился с лидерами из провинций. Они разделяли его разочарование из-за отсутствия солидарности между столицей и периферией.

Тан покинул Пекин в ночь на 19 мая и по возвращении направил все силы на организацию движения в Чанше. Несмотря на то что в мае 1989 года прибывшие из провинций потерпели неудачу в своих попытках работать вместе с пекинскими активистами, их присутствие усилило опасения руководства КПК из-за нестабильности в стране.

19 мая, в день отъезда Тан Байцяо, 51 поезд привез в столицу около 304 тысяч студентов [Уюэ шицзю 1989]. Министерство общественной безопасности сообщило эти цифры высшему руководству в бюллетене для служебного пользования. Три дня спустя, 22 мая, партийные функционеры, прочитав это сообщение, узнали, что более 400 студентов в городском округе Тайюань пытались сесть в поезд, следующий до Пекина. Когда железнодорожные служащие не пустили их, 30 студентов легли на рельсы. Местные чиновники в конце концов выиграли одну битву, убедив протестующих не блокировать движение поездов. Но они проиграли другую битву: более 400 студентов все же сели в поезд и направились в столицу. В тот же день во Внутренней Монголии более тысячи протестующих в Баотоу ворвались в поезд, следующий в Пекин; по меньшей мере 600 человек в Хух-Хото сделали то же самое [там же].

Узнав о тысячах молодых людей, прорывающихся на поезда без билетов, высшие чиновники, должно быть, вспомнили о 1966 и 1967 годах, когда молодежь ездила по железной дороге бесплатно, приезжала в Пекин на массовые митинги хунвейбинов и распространяла Культурную революцию по всему Китаю в рамках «Великого обмена революционным опытом» (дачуаньлянь) [MacFarquhar & Schoenals 2006: 110–113]. Сбои в железнодорожном сообщении, а также наплыв сотен тысяч в Пекин усилили ощущения Дэн Сяопина и Ли Пэна, что протестное движение хаотично и заразительно. Ли Пэн вспомнил, как на встрече 17 мая Дэн, принимая решение о введении военного положения, сказал: «Мы должны остановить наплыв в Пекин, и мы не можем допустить, чтобы беспорядки распространились по всей стране» [Чжан 2010: 174].

На следующий день механик Лу Дэчэн, фотограф Юй Дуньюэ и учитель Юй Чжицзянь прибыли в Пекин на поезде из провинции Хунань. Их цель в Люяне той весной заключалась в осуждении авторитаризма и продвижении демократии. Они надеялись присоединиться к протестам в столице. Юй Дунъюэ и Юй Чжицзянь написали прокламацию, призывающую к всеобщей забастовке, и попытались передать ее студенческим лидерам на площади Тяньаньмэнь через охранников, не пускавших посторонних. Они хотели, чтобы их манифест транслировали по громкоговорителям, но этого не произошло. 23 мая 1989 года