И Мирко полетит. Отпустит землю.

Мама плакала, целуя его на прощание.

– Слушайся их, – прошептала она. – Оставайся там, пока от тебя будет польза. А потом возвращайся с чистой совестью. Мы будем ждать.

– Пиши нам, – сказал отец. Глаза у него были такие синие, словно в каждом умещался целый океан.

Мирко кивал, отлично зная, что едва ли на его письма будут отвечать. Его родители слишком плохо умели писать, но они с удовольствием читали друг другу. Медленно и громко.

Там, внизу

Еще вот там, внизу. Между ног. Мне иногда очень хочется потрогать, но Мирко говорит, что лучше этого не делать.

Когда на улице темнеет и Мирко засыпает первый, я могу немного поиграть. Но он не хочет ни видеть этого, ни слышать, ни что-либо об этом знать, как он говорит. Если я этим занимаюсь, это моя тайна, и только моя.

И играться можно только с собой!

У него чуть больше, я заметил. Я бы с удовольствием и его потрогал, но об этом не может быть и речи. Мирко установил границу.

– Если хоть раз дотронешься до меня там, мы больше не друзья. Тогда конец, Додо.

Так что ничего хорошего не выйдет.

– И ради бога, не вздумай трогать других. Никогда и ни за что!

Судя по всему, трогать там внизу очень неправильно. И все же я должен трогать себя, я не могу удержаться, особенно в одиночестве по ночам. Но это тайна. Как-то удивительно это, тебе так не кажется?

Но какой смысл в тайне, если не можешь рассказать ее другу? Так что я стараюсь не трогать там. Только когда писаю. Зато стараюсь за ним следить. Ну ладно, иногда я немного играюсь, когда Мирко спит. Потому что он такой мягкий и занятный.

Совсем чуть-чуть. Я не хочу ничего дурного. Иногда я просто глажу волосы. Там внизу тоже растут волосы.

Представляешь, у него больше, чем у меня. Мне это нравится! Я все же в каком-то смысле маленький.

Проклятое дитя

Даника смотрела в спину соседу, когда тот возвращался к повозке. По спине было видно, что ему грустно. Интересно, по ее спине тоже видно, что она несчастна? Она выпрямилась и выставила грудь вперед, но все равно ощущала свинцовую тяжесть. Наверное, так же чувствует себя небо. По крайней мере, оно собралось в непрозрачную темную массу, в которой было столько оттенков серого, что она могла бы написать целую книгу.

Отец Мирко тряхнул вожжами, черная лошадь сделала пару осторожных шагов, перешла на легкую рысь и унесла его со двора. Он не оборачивался. Даника пошла к передней стороне дома, откуда могла наблюдать, как Мирко уезжает. Он становился все меньше и меньше, когда повозка уезжала по извивам дороги все дальше от ее фермы. Какое-то время она еще могла видеть, как он скользит по полям, но потом он превратился в темную точку и наконец исчез вдали за холмами и деревьями, загораживающими его собственную ферму.

Была середина дня, но темнота, окутавшая поля, напоминала ночь. Свет густой дымкой жался к земле. В этом даже было что-то красивое, думала Даника. Природа безжалостна, но прекрасна. В ней было утешение, но не было счастья. Из темноты начинало накрапывать.

Мирко отправили в Америку, и она может не рассчитывать снова его увидеть. Йован увез его.

Ее брат!

Даника не знала, что ей делать. Леон спал на диване в гостиной, но скоро он проснется и станет требовать ее внимания. Она посмотрела на медальон в руке. В сердце теплилась надежда, что это Мирко его стащил. Мысль о том, что он втайне носил на груди ее и Леона, согревала, но вместе с тем огорчала. По его нежным синим глазам она точно будет скучать.

Его будет не хватать. Даника не была уверена, что справится с сыном без помощи Мирко. Казалось, с каждым шагом к дому силы покидают ее. Надежды у нее не осталось.

Карл пожал плечами, когда узнал об отъезде Мирко.

– Да он нам тут и не нужен был, – сказал он. – Хорошо, что сосед решил свою проблему со скотом и мы ничего друг другу не должны. Лучше быть свободными.

Даника ничего не сказала. Она смотрела в окно гостиной. Вдалеке отец Мирко в последний раз ведет свое стадо домой через их поле. Животные напоминали маленьких темных уточек, которые одна за другой растворялись в тумане. Наконец растворился и сосед, оставив за собой только темноту.

– Я всегда была рада помощи Мирко, – сказала она.

Карл что-то проворчал с дивана и поднялся.

– Ну да, ну да… Но все же он просто мальчишка. Его способностям есть предел. Мы есть-то будем? Я чертовски голоден.

Леон тут же подскочил с пола.

– Еда? – спросил он и упал. Потом поднялся опять.

С каждым днем Леон становился сильнее. Прорисовывались мускулы, и Даника ощущала его силу, когда он тянул и тискал ее или бился головой в живот и ноги. Она уже не держала его на руках, не обнимала. Едва могла до него дотронуться. Всякий раз, как она пыталась приласкать его, он отвечал болезненными объятиями, скорее всего, чтобы получить больше ласки.

– Нет, Леон, хватит. Леон, прекрати, – говорила она сотни раз на дню.

Сын, очевидно, по Мирко очень скучал. Его взгляд и поведение изменились. Мирко всегда видел лучшее в мальчишке. Светлое, забавное, радостное. Даника видела только мрак.

– Ты скучаешь по Мирко? – спросила она однажды. Леон не ответил. Он просто посмотрел на нее, зрачки расширились и поглотили все цвета радужной оболочки.

Карл лучше справлялся с жестокостью Леона, но даже он не умел приласкать сына. Не в его природе было ласкать детей. Даника не могла не признать, что иногда он делал для сына что-то хорошее. Или пытался.

После отъезда Мирко Карл начал брать Леона на прогулки в горы, показывать ему природу и животных.

Сначала Даника отнеслась к идее с недоверием, но Леон всегда сиял, когда они возвращались, словно ездил с Мирко, и Даника стала ценить начинание Карла. Оно дало ей надежду. А еще – желанную возможность остаться наедине с бутылкой. Что бы ей ни руководило, теперь она часто предлагала Карлу взять сына с собой в горы.

Но однажды Карл лишь покачал головой в ответ на ее просьбу.

– Мальчишка стал неуправляемым, – сказал он. – Я не могу больше брать его с собой. Он бежит за всем подряд. В последний раз