Шрифт:
Закладка:
На мгновение Даника представила себе, что Карл с Леоном пропали в горах и никогда больше не вернутся. Хуже всего были чувства, которые вызвало в ней это видение. Облегчение. Она торопливо отбросила мысли и переключилась на раздражение от бессилия Карла. Он стоял посреди двора и казался жалким. Большой сильный мужчина не может справиться с собственным сыном.
– Так придумай что-нибудь, – проворчала она. – Ему надо гулять.
А Данике надо было выпить.
Карл пожал плечами и еще немного постоял. Потом повернулся и пошел к амбару. Вернулся с веревкой в руках.
– Я его привяжу, – сказал он и пошел на кухню.
Мгновение спустя он вышел с Леоном на поводке. Веревка была обвязана вокруг груди мальчика, который ринулся вперед, так что веревка тут же натянулась. Вскоре и Леон, и Карл скрылись на дорожке в горы.
Так и должно быть, думала Даника. В конце концов, это ради Леона. Ему не будет вреда, если он погуляет на привязи.
Да, это необходимо.
Парой недель позже она заметила, как Карл забирает из амбара ремешок покороче. Она развешивала выстиранное белье, приглядывая за Леоном, который катал камни по двору. Мальчишка хохотал всякий раз, как камни сталкивались. Может быть, он пытался что-то построить, но она не была в этом уверена. Его способности вообще вызывали вопросы, ведь даже говорил он с трудом. В таком возрасте дети уже болтают без умолку, и ему бы стоило.
Она услышала, как он приговаривает во время игры:
– Привет, дружок. Привет-привет. Нет, Леон, нет. Привет, дружок. Стоп.
Он был похож на священную майну[8]. Может, и развивался он как-то по-птичьи.
А мыслить он умеет? По-настоящему.
Сама Даника не могла придумать ничего лучше, чем пойти еще выпить. Успела пригубить, но этого было мало. Когда Карл проходил мимо, она увидела у него в руках лошадиный ошейник с металлическим крючком.
– Зачем тебе этот ошейник? – спросила она. – Ты разве не с Леоном собирался идти гулять? – Ей хотелось их выставить. Хорошо станет, когда она сможет глотнуть еще из бутылки, припрятанной в кухонном шкафу.
– Я на него надену. Надо отучить его тянуть.
Карл наклонился и примерил ошейник Леону на шею, мальчик смотрел с удивлением. Проделав ножом дополнительное отверстие, Карл затянул ошейник как следует.
– Не слишком туго, – услышала Даника саму себя.
На самом деле ей было все равно. В подпитии она чувствовала свой внутренний холод. Приятно было оставить угрызения совести на потом. Хуже было трезветь.
– Идем, Леон, – сказал Карл, привязав веревку к металлическому крюку на шее сына. Леон подпрыгнул. Когда веревка натянулась, мальчик тихо пискнул.
– Теперь ты научишься идти нормально, – пробормотал Карл, и Леон нехотя пошел за ним, держась обеими руками за ошейник. Скоро Даника увидела, как сын бежит вперед, а веревка тянет назад. Споткнувшись, он закашлялся, но когда встал, по двору прокатился его заливистый смех.
– Мы идем гулять! Пока-пока! – крикнул он маме.
Будь у него хвост, он бы вилял, подумала Даника. Она отодвинула корыто и пошла на кухню.
Через несколько недель с ошейником пришлось завязать.
– Все! – объявил Карл, когда они с Леоном вошли на кухню, где Даника грела еду. – Больше я с этим проклятым ребенком гулять не пойду. Он невозможен.
Кинув шапку, он тяжело опустился на стул. Тот скрипнул, но выдержал. В свое время Карл все укрепил.
Пахло тем же противным рагу, что они ели вчера. Больше она ничего делать не хотела. Карлу это не нравилось, но он ничего не сказал.
– Еще гулять! – сказал Леон и посмотрел на папу. – Искать животных. Ты будешь рассказывать. И свистеть.
Карл покачал головой, не глядя на сына.
– Он тянет все сильнее. Я так его задушу. И, кажется, он не слушает, что я ему рассказываю.
– Может, тогда надо лучше рассказывать? – спросила Даника приглушенным голосом. Она стояла к ним спиной.
– Говори как хочешь. Как только он видит что-то, что шевелится, он тут же на это бросается. Невыносимый мальчишка.
Карл выудил из кармана рубашки сигарету и закурил.
– Леону придется самому со всем разбираться, если он научится держать себя в руках. Мне и на ферме забот хватает. Я не могу заниматься всем.
Даника вдруг оставила свое дело, но не повернулась лицом к мужу.
– Ты изменяешь своей природе, Карл. Ты сказал когда-то, что если есть что-то, что ты любишь сильнее меня, так это природу.
Карл уставился в пустоту.
– Многое изменилось.
Карл подумал о рыси, которую видел в тот день. Она восседала высоко на выступе скалы, чутко ко всему прислушиваясь. Когда-то редкая возможность увидеть рысь делала его счастливым. Сейчас ему было все равно. Это же просто зверь, как любой другой. Да и рысь не сильно обрадовалась, увидев его.
Леон не заметил зверя, а Карл промолчал.
Он зачерпнул полную ложку из поставленной перед ним тарелки. Что рагу, что каша – какая разница. Все потеряло краски, стало серым.
– На здоровье, – сказала она.
– Спасибо, – сказал он. – Выпить есть?
Она поставила перед ним бутылку местного производства. И вино тоже серое, хотя и было красным.
– Да, вот… Леон, хватит, отпусти! Сядь на стул.
Карл не смотрел на них. Он устал.
– Папа, свисти.
Карл больше не свистел. Он ел, спал, работал, занимался сексом и пил. Самое необходимое. Этого хватало.
Соседей они не встречали. В городе говорили, им помогали близнецы с большой фермы с техникой. О близнецах отзывались спокойно: светлые как день, только слишком зацикленные друг на друге. С женщинами не общались. Поэтому такие деятельные.
Даника понятия не имела, как обстояли дела у Мирко в Америке, и ей не хватало смелости навестить его родителей и спросить. Соседская ферма казалась дальше, чем когда-либо.
Сама она снова стала иногда ездить в город, но всегда без Леона. Если кто-то спрашивал ее о сыне, она улыбалась и отвечала, что у него все отлично – большой, сильный, отлично чувствует себя на ферме. Да, все так, как должно быть. У Леона все прекрасно.
Как-то зимой она заметила родителей Мирко: они шли под руку ей навстречу по одной из узких улочек города, но, завидев ее, специально свернули. По крайней мере так показалось Данике – в переулке у них явно не могло быть никаких дел, кроме как поиск укрытия.
В тот день стоял жуткий мороз. Старики укутались так, что походили на двух кругленьких жучков, перекатывающихся в попытке скрыться от опасности.
