— Я никакая не собственность наместника! — закричала Гаро в сердцах. Гнев и негодование переполняли ее, норовя вырваться в потоке слез.

Она махнула рукой и побежала подальше от этого никчемного человека и строя молчаливых и послушных девиц, среди которых затесалась предательница. И теперь они все ей казались предательницами, и потому она бежала от своры доносчиц.

— Неблагодарная! Не забывай, кто тебя кормит и одевает! — орал изо всех сил Щупловорон, брызгая слюной и в бессилии дергая вытянутыми в струнку руками. — И что это у тебя с головой?!

Гаро внезапно остановилась и обернулась, будучи уже шагах в пятидесяти.

— Я сама себе шью! А кормит меня океан! И с волосами делаю, что захочу!

И побежала дальше, скрывшись за утесом.

— Мерзавка! Все равно сделаешь так, как… — проверяющий закашлялся, подавившись, да и кричать уже не было больше мочи. Он тяжело дышал, глаза бешено вращались, руки дрожали. Вытерев рот рукавом, он закончил, обращаясь к матушке в приказном тоне: — Накажите ее как следует.

— Вы что-то еще скажете, — спокойно спросила Зейра, словно не услышав требования, — или мне уже отпустить девочек?

— Две лучших мастерицы на завтра пусть будут готовы отправится к наместнику, — еле слышно произнес он, вернув контроль над твердым, представительным голосом. Рядом с Зейрой посланник выглядел жалким и мелким, потому старался никогда не подходить близко. — А третьего дня серпа Льяд ждите пополнение.

— Хорошо, — кивнула матушка. — Вас проводить?

— Не надо. Я сам.

Позже Зейра нашла сбежавшую воспитанницу на берегу, под утесом, в переплетениях корней старого ясеня, обвалившегося вместе с каменистым кряжем. Это было ее излюбленным местом, о котором знала наставница.

Зейра присела на нагретый солнцем валун и позвала Гаро, похлопав по свободному месту рядом. Девушка спустилась, цепляясь за толстые, витиеватые корни, устроилась возле камня на песок и опустила голову на колени матушки.

Зейра погладила бритую голову девушки, ухмыльнулась, видимо вспоминая, как заплетала роскошные рыжие локоны любимицы. Что осталось от той озорной девчушки, готовой сутками не вылезать из океана? — рассыпанные по щекам веснушки, сгущающиеся к вздернутому носику, да веселые морщинки в уголках светящихся жизнью глаз. Когда Гаро побрилась, то сразу повзрослела на лицо, и Зейра стала чаще размышлять о будущем девушки.

— Ты когда-нибудь думала над тем, почему я так долго держу тебя в ученицах, моя дорогая?

Гаро нахмурилась: она быстро остыла от утренней перепалки с проверяющим, как быстро отходила от любой ссоры или обиды, но серьезные темы не любила и старалась всячески их избегать.

— Потому что не хочешь со мной расставаться? — пожав плечами, ответила она.

— Ну, конечно! — Матушка улыбнулась сердцем — это чувство отразилось лишь в глазах. — Но не только. Я всегда знала: рано или поздно ты покинешь гоэм, свой дом. И уж лучше ты сама выберешь тот путь, который приведет тебя туда, где ты и должна быть, но я не позволю наместнику забрать мою лучшую и любимую ученицу.

— Но ведь он дает нам шанс устроиться в Гавани, — без особого интереса к сказанному, как-то отстраненно, будто не веря, выдала Гаро.

— Это они так говорят, — голос матушки стал жестче и грубее. — А ты обойдешься и без того опыта, что навяжут тебе в столице. Просто поверь: тебе незачем туда. И сдается мне, что расставание наше ближе, чем хотелось бы.

— Что?! — Гаро вскочила на ноги и отпрыгнула к воде, как ошпаренная. Но на самом деле кипела она сама, и любой, кто прикоснулся бы сейчас к ней, лишился бы пальцев. — Ты выгоняешь меня?!

— Да ты вообще слушаешь, что я тебе говорю?! — взревела Зейра и тоже поднялась. Ей сейчас очень хотелось отшлепать взбалмошную ученицу как следует, выполнив требование представителя наместника. — Тебе не нужно туда! Там…

— А может быть, я уже сама буду решать, что мне нужно, а что нет? — кричала Гаро уже сквозь слезы.

— Девочка моя, — взмолилась Зейра, поняв, что не смогла донести главного, — поверь мне, прошу! Я хочу, как лучше!

— А как лучше?! — Гаро шмыгнула носом и резким движением руки вытерла глаза. Она уже преобразилась: перед наставницей стояла уверенная в себе, горделивая ныряльщица, которая заткнет за пояс любую мастерицу прибрежных гоэм. — Как лучше?

Она развернулась и стремительным широким шагом понеслась прочь.

— Гаро! — кричала вслед Зейра. — Ты глупая дуреха! Всех мастериц забирают в гарем наместнику! Ты туда хочешь? Иди-иди!

И хоть Гаро слышала последние слова матушки и даже на задворках здравомыслия осознавала их важность, но уже не могла остановиться. Ее переполняли другие чувства, и благоразумие в их число не входило.

Ди-дор шипел пеной, кричал чайками, манил и взывал к Гаро, но та, готовая в любой другой день отдаться океану без остатка, сейчас мечтала об одном: отвлечься и забыться в простых человеческих слабостях.

Она отправилась в «Выпивоху» и там, среди немногочисленных посетителей, тихо-мирно потягивающих теплый, с густой пеной, хмельной напиток нашла своего друга Моол Тана. Тот сидел на высоком стуле с тонкими, изящными, изгибающимися в середине друг к другу ножками, — такие делал только древотес из Шалье по имени Стак, их так и называли — «стул-стаки». У других древотесов, пытавшихся повторить успех коллеги, ничего не выходило, с их стульев клиенты падали, ножки ломались, и достичь того же изящества и прочности никак не получалось, как бы те ни старались.

Постояльцы «Выпивохи» часто устраивали поединки на стул-стаках: кто кого собьет первым, и даже ставили медяки на своего протеже. У кого руки длиннее и ловчее, тот обычно и побеждал, ногами-то махать запрещалось, ноги надобно было за узкую часть стула цеплять. Ох, и веселое было представленьице! Особенно когда спорящие, перед тем, как начать неуклюже скакать на длинноногих табуретах, изрядно напивались. Бывало достаточно жутко скорченной гримасы, чтобы соперник свалился и кубарем, под дружный хохот, исчез под столом, где и спал до рассвета. Но сейчас тут царили тишина и полумрак.

«Выпивоха», как и большинство жилищ на побережье, был сплетен из лыка достаточно прочной, но податливой древесины мамбука, в обилии растущего в округе, и покрыт соломой, обагренной кровью жертвенного гуся. «Чтобы кровля не протекала, а стол не пустовал,» — гласила дидорская приговорка любой заканчивающейся стройки.

Пара сонных одиночек нежились в креслах-качалках, потягивая напитки со льдом. Несколько пожилых рыбаков прикладывались к кружкам с пивом. Никого не заботило, что Гаро, возможно, подошла к той черте, переступив которую, люди теряли часть себя и своего прошлого, их совершенно не беспокоило, что Гаро хотелось и кричать, и рыдать, ей было страшно и запредельно волнительно одновременно.

Моол Тан, которого она знала с самого детства, и тот склонился над полупустой кружкой, окунув в нее длинную челку, теребил пальцем ручку глиняного сосуда и никого вокруг не замечал.