Дом тетки отличался от обычной хижины только широким крыльцом с резной облицовкой, а так — все та же солома на крыше да полые, связанные друг с другом гладкие стволы мамбука.

По дороге Моол Тан объяснил Гаро, что тетя Тимара никогда не показывалась на людях и выходила из дому лишь глубокой ночью, сидела на берегу, уставившись в небо, переполненное невинными душами, — вслушивалась в их нерожденные судьбы.

А зрения ее лишил охотник с черствым, израненным еще в детстве сердцем. Он пытал пророчицу, желая выведать тайны, которых она не знала. Он и язык отнял. Глупый. Ведь слугу Немервы нельзя лишить сразу двух органов чувств. И даже за одно посягательство грядет неминуемое проклятие.

Сопровождаемые весело скачущим вокруг псом, они подошли со стороны побеленного сарая, на стене которого красовались яркие каракули-обереги. Гаро видела подобные на многих жилищах — пережитки поверий выходцев с Острокаменных островов, помешанных на изображении охранных глифов. Проход между сараем и домом сверху накрывал навес из жердей орешника, по которому плелись лианы вьюна, создавая густую тень и прохладу.

— Тетушка! — позвал Моол Тан в круглое окно, из которого торчали длинные, тонкие ветки какого-то растения. Под окном расположилась лавка на таких высоких столбушках, что само седалище почти подпирало простенькую раму, а сбоку была пристроена небольшая лестница с парой кривовато прибитых перекладин.

Пока Гаро мысленно предполагала, для каких целей возведено это сооружение, входная дверь скрипнула, отворяясь, и по крыльцу засеменил босой карлик с огненно рыжей шевелюрой. С такой же мучилась и Гаро перед каждым погружением, убирая ее под шапочку из желудка акуленка, пока не решилась на радикальные меры.

На карлике, неуклюже приближающемся к ним, были лишь укороченные штанишки, а на заросшем густым волосяным покровом тельце просматривались узоры и рисунки морских чудовищ. Он ловко забрался по лестнице, достал из кармана шорт семечки, пересыпал их в ладошку и уселся у самого окна.

Моол Тан наклонился поближе к Гаро и прошептал ей на ухо:

— Тетушка не совсем понятно изъясняется. Свои-то понимают, а для чужих вторит ее помощник и глашатай Тайка.

— Брысь! — прикрикнул карлик на собаку, подпрыгнув на лавке, сплюнул в сторону убежавшей псины шелуху, вытер губы и важно произнес — Я готов.

Растительность в окне зашевелилась. Гаро попыталась разглядеть за ней хоть что-то, но тщетно.

Раздалось невнятное шипение и чавканье, а затем глухое и протяжное:

— Моля.

Глашатай молчал, довольно ухмыляясь, а Моол Тан, смутившись, потупил взор. До Гаро вдруг дошло, что так тетушка зовет ее дружка. Она удивленно и в то же время восторженно повторила это имя беззвучно, одними губами, дразня и давая понять, что теперь только так его звать и будет. Тому лишь оставалось погрозиться, нервно побарабанив по своей ноге кулаком.

Из окна донеслась нечленораздельная речь. Было ясно, что дается это пророчице с трудом, она прерывала фразы тяжелым дыханием и звонким чмоканьем. Недовольно ворчала, словно и сама была не в восторге от того, что гостья ее не понимает.

Карлик выслушал и перевел безразличным ко всему голосом:

— Я так долго ждала тебя.

— Да я бы пришел пораньше, но на кузне…

Тетушка прервала грубым возгласом.

— Да не тебя, — зевнув сказал Тайка, — болван…

— Мне повторять не надо! — огрызнулся Моол Тан. — Я понимаю.

Гаро показалось, что глашатай показал Моле язык, передразнив зазнайку. По-видимому, их связывали занятные отношения.

— Ты ждала Гаро? Откуда ты ее знаешь?

Пророчица отвечала взволнованным, охрипшим голосом. Гаро заметила, как шевелились заросли в окне, как будто та хотела получше разглядеть девушку.

— Четыре гвальда и двадцать льяд назад, — передавал карлик рассказ Тимары, — светлой от звезд ночью две сестры постучались в мой дом. Одна была на сносях и умирала, другая все куда-то торопилась. Они говорили на незнакомом языке, но благодаря вездесущей паутине Немервы, я их понимала.

Гаро стало не по себе. Наваждение окутывало ее подобно липкой жиже. Так во сне, бывает, идешь-идешь, а дойти не можешь. С одной стороны Моол Тан, разинув рот, остолбенело взирал в окно, принимая слова пророчицы раньше Гаро, с другой — карлик, все чаще прерывающийся на обдумывание и с сомнением продолжающий историю былых времен.

— Они прибыли из-за океана на… животном?.. хм… которое погибло, не добравшись до берега. Оставшийся путь Нон-пятая-Грет, так звали одну из сестер, помогла другой, беременной, выбраться на сушу, но опасное путешествие та не перенесла. Родив, она умерла у меня на руках…

— Но тетушка! — прервал Моол Тан возмущенно. — За океаном нет ничего!

Гаро толкнула его локтем в бок.

— Дай послушать.

— Откуда тебе знать? — повторил слова упрека карлик. — Ты там бывал? Его невозможно переплыть. Это так. По крайней мере с нашей стороны попытки не увенчались успехом. Гряда подводных вулканов сварит любого, кто попадет в их кипящее течение. Но эти люди с той стороны.

Так вот, Нон сказала, что сестре суждено умереть при родах в любом случае, как и ей самой, и чтобы я не переживала из-за того, что не смогла спасти ее. Им пришлось покинуть родной мир, потому что проводники Гульбан, — так они называют Немерву у себя за океаном, — предрекли им родить детей, которые погубят Илкадию, — так зовется их мир.

— А-а… — От притаившейся за спиной догадки ладони Гаро похолодели, во рту пересохло. Она, приросшая к земле, лишь промямлила: — При чем тут я?

За окном загудело, заскрипели половицы, и Гаро показалось, что она расслышала и поняла каждое слово пророчицы Немервы.

Тайка повторил, уже стараясь сохранять возвещающую интонацию:

— Ты и есть ребенок, родившийся в ту ночь!

Гаро растерялась. Впервые услышав о своей матери хоть что-то, она ощутила себя бесконечно одинокой и брошенной. К горлу подкатил ком тошноты и обиды. На себя. На весь мир. Она никогда не пыталась узнать о матери или отце, неведение ее вполне устраивало. Их не было. Гаро привыкла к тому, что их нет. Дети без второго имени — не редкость на Тэи. Но она не приобщала себя к сиротам, потому что никогда до этого момента не чувствовала одиночества. И вот, вдруг узнав, что мать все-таки была, Гаро провалилась в сырой, неуютный колодец со скользкими от слез брошенных детей стенами, и ей от того стало гадко и паскудно на душе.

— Потом я отдала тебя в приют, — Тайка передавал слова Тимары с сочувствием, осторожно оценивая состояние девушки. — Нон не сказала, куда ушла, но она отколола от камня, который называла… эээ… — Карлик нахмурился и наклонился к окну. — Пий? Пийя? — В комнате раздался громкий стук по деревянному столу и нетерпеливое фырканье. — Пийр? Да! Пийр! Нон оставила осколок пийра мне, чтобы я передала его тебе, когда придешь. Чтобы ты узнала о своем предназначении, о том, кто же ты.