светлую ночь джигит вихрем умчался в пустыню. Прошло два страшных мучительных часа. Вдруг гробовая тишина этого живого кладбища сразу была нарушена криками неудержимой радости: «Вода! Вода! Джигит нашел воду!». Послышались вопли, многие плакали, другие безумного хохотали. Джигит подал генералу фляжку: вода мутная, невкусная, но все же вода. За 6 верст от караванного пути оказались колодцы, известные под названием «Алты-Кудук» («Шесть колодцев»). В ту же ночь отряд передвинулся на эту стоянку, колодцев оказалось не 6, а только 5, притом очень глубоких, их оцепили часовыми, и началась тяжелая работа. Как ни усердно таскали воду, к вечеру стало очевидно, что всех людей не напоить, не говоря уже о животных. Лаучи, получавшие воду в последнюю очередь, жалобно вопили: «Су! Су» («Воды! Воды!») и тут же на глазах у всех умирали от жажды. Тогда Кауфман собрал военный совет, на котором было решено всех животных отправить назад, на Адам-Крылган, напоить их там и доставить с ними большой запас свежей воды. Так и сделали. Начальство над транспортом поручили генералу Бардовскому. На третий день прибытия этого транспорта к колодцам Адам-Крылган, как ему, так и всему отряду, угрожала новая беда: хивинцы сделали попытку отогнать верблюдов. Известный разбойник Садык, грабивший в степи караваны, собрал на этот раз около 500 туркменов, обошел Алмы-Кудук и на заре подкрался к верблюдам. К счастью, в отряде Бардовского не дремали и вовремя ударили тревогу. Туркмены нападали смело и решительно. Садык на чудном белом коне, с хивинским знаменем в руках, гарцевал перед ротами на расстоянии ружейного выстрела. Наши стрелки, вытянувшись длинной цепью, дали несколько залпов, а ракетная батарея окончательно разогнала скопище. Казаки гнались за ними по пескам 4 версты и привели в отряд двух пленников. Им давно хотелось поймать хоть одного туркмена, да все как-то не удавалось. Пленные сейчас же завопили: «Су! Су!». Они 3 дня не пили, так как все колодцы в пустыне были заняты нашими отрядами. Туркмены показали, что до Аму не более 40 верст и что там ожидают нас 3½ тысяч хивинцев. Это была первая серьезная стычка, после которой хивинцы упали духом. Как только Бардовский вернулся с запасом воды, Кауфман скомандовал выступление. Это было 9 мая, день св. Николая. Оставался последний переход.

Надо было или одолеть его, или полечь костьми в пустыне. Солдаты бодро зашагали по этому песчаному морю, они то поднимались на кряж, то спускались в лощину с крутыми спусками – и все песок, песок. На третий день вечером опять показалось скопище туркмен. Войска построили каре и в таком виде заночевали, оберегаемые пикетами. На рассвете тронулись дальше, но уже в боевом порядке, впереди стрелки, по бокам и сзади сомкнутые части при орудиях. Давши вытянуться, туркмены свернулись, по азиатскому обычаю в темную тучу, и с криком: «Ур! Ур!» стали кидаться, повторяя атаку за атакой. Их встречали то залпами, то перекатной пальбой, по временам кидали гранату, от которой туркмены рассыпались мгновенно. Грозно, в полном порядке отряд продвинулся на 10 верст, когда вдали засверкала зеркальная поверхность воды, не то реки, не то озера. Радостная надежда осветила лицо главнокомандующего, он перекрестился и свободно вздохнул. Солдаты надбавили шагу, спеша к заветным берегам. Но это оказалась не река, а озеро Сардаб-Куль, у берегов которого стояло ханское войско, выславшее в степь разъезды. Раздался выстрел фальконета, картечная пуля провизжала над головой генерала. Наши ответили гранатами; на несколько минут все скрылось в облаках пыли и песку, когда же пыль улеглась, туркмены уже скрылись. Пока все это происходило, ни один солдат не вышел из рядов зачерпнуть в озере воды: такова была выдержка, привычка к повиновению. Объезжая войска, генерал поздравлял их с окончанием похода, благодарил за труды, за молодецкую службу. Никогда, может быть, не были так отзывчивы сердца солдат! Здесь, вдали от Отечества, стоял небольшой русский отряд, который 2 месяца боролся с ураганами и палящим зноем и все это вытерпел, готовый всякую минуту броситься на врага. Со времен Александра Македонского сюда не проникало ни одно европейское войско.

Улу-Минар (Большой минарет в Хиве)

Составили ружья, стали варить кашу, поить верблюдов, бедные животные не пили четверо суток. Кавалерия ушла на разведку. Генерал проехал со свитой к реке, до которой оставалось еще 10 верст. Тихо протекала Аму в своих отлогих песчаных берегах, вода мутная, желтоватая, но на вкус приятная. На отмели реки застрял каюк с десятком туркменов, из числа тех, которых разогнали наши казаки.

Уральцы вызвались овладеть этим каюком. Они разделись до рубашек и, держась за гривы лошадей, пустились вплавь. Туркмены, видя беду, спрыгнули в реку, половина из них доплыла до другого берега, остальные потонули. Тогда уральцы стащили каюк с мели и вернулись обратно. В каюке оказалось 30 баранов, лошадь и корова. Это первая добыча в хивинском походе, одна досталась на долю лихих уральцев; кроме того, генерал подарил им 100 рублей, а каюк должен был служить для предстоящей переправы.

Ханское медресе

Утро 18-го мая было ясное, не жаркое. Солнечные лучи скользили по широкой речной пелене, на той стороне виднелись густые вязы, фруктовые деревья, из-за которых местами выглядывали серые стены жилищ. Безмолвная и пустынная раскинулась по речному берегу эта дикая неведомая страна. Зато наш берег кипел жизнью: группы верблюдов, коновязи с рядами лошадей, скачущие казаки, снующие солдаты. На воде – шум, крики, смех! В одном месте тащат в каюк пушку, в другом подгоняют лошадь или нагружают багаж, каюки поочередно отплывали и возвращались обратно. Заправляли всем саперы. Бравый это народ: во время похода они рыли колодцы, спускались на дно, измеряли глубину, а теперь нагружали на этом берегу и разгружали на том. К вечеру переправили 4 роты с двумя орудиями. Со стороны неприятеля не было помехи. И на этом конце своих владений хивинцы показали свою неспособность к защите!

В полночь, когда в отряде царила мертвая тишина, раздалась тревожная дробь барабана. Солдаты мигом бросились к оружию, но то были не хивинцы, то старый Оксус, точно оскорбленный незваными пришельцами, стал вздыматься и мало-помалу готовился всех затопить. Вода поднялась почти на сажень. Среди шума и сумятицы войска должны были перебраться на другую позицию, а поутру уйти вверх еще на версту. Река разлилась так широко и течение ее было так быстро, что переправа на новом месте шла гораздо медленнее, лошадей пускали вплавь, а верблюдов отправили назад к