То ли Господь надоумил его, то ли еда сделала добрее, но он вдруг глянул на случившееся у великой княгини иными глазами. Ведь если бы он не увлёк княжну, не морочил ей голову, как знать, может, она вышла бы замуж за другого, за какого-нибудь хорошего человека, возможно, и за Юрия, родила бы детей, была бы счастлива. Он же, немолодой уже, потрёпанный жизнью, со скверным характером, завлекает её, держит при себе, отнимает самые прекрасные молодые её годы, да ещё и собирается жениться на другой! При этом даже мысли не допускает, что она тоже могла понравиться кому-то другому! Между тем он должен был бы сам устроить её судьбу, прежде чем думать о собственной женитьбе. Но за брата никак нельзя. Ну как они потом, если всё откроется, за одним столом сядут? Да и сам он — не пожалеет ли о свершённом? Не будет ли страдать при встречах с Феодосией? Не потянет ли не старое?

Интересно, знает ли мать о его отношениях с Феодосией? — не в первый уже раз подумал он. Видимо, нет, коли заводит разговор о сватовстве. Или испытывает? Может, отступиться ему скорее от Феодосии?

Пожалуй, впервые он подумал о возможности расстаться с ней почти спокойно. Ну и хорош! За два дня насытился и готов уже на всё. Видно, крепко заворожили его чёрные глаза с заморского портрета! Однако опять он со сватами тянет, а месяцы летят, впору снова узнавать, не опередил ли его кто! Так можно и состариться в сомнениях. Уже почти три года разговор о его женитьбе на гречанке ведётся, а воз и ныне тут.

Неожиданно он решил: пора посылать в Рим сватов. А Феодосия пусть выходит за Юрия или за кого ещё хочет. Если же муж станет обижать её, он, Иоанн, найдёт возможность защитить её, не даст в обиду.

Он представил Феодосию в объятиях другого, и тут же тупая боль потянула где-то под сердцем: заныла душа. Видно, непросто ему будет пережить всё это, привыкнуть. Но он больше не позволит себе распускать нюни, он возьмёт себя в руки. Не юнец же он наивный, а зрелый государственный муж, пора уже ему научиться жить умом, а не сердцем. Только... Только сегодня вечером он всё-таки пойдёт к своей милой княжне. Нельзя же так сразу отказаться от всего! Возможно, сегодня же и поговорит с ней, подскажет, что пора и о будущем подумать, не связывать все свои чаяния лишь с ним.

Передохнув, Иоанн отправился в старый великокняжеский домовой храм Богоявления на вечерню, терпеливо отстоял её, моля Бога о прощении за грехи, просил подсказать верное решение. Вечером, уже при свечах, подписал у себя в кабинете приготовленные на завтра бумаги и приказал запереть двери, никого больше не принимать. Сходил в мыльню, где всегда по вечерам для него готова была тёплая вода, вернулся в опочивальню и вскоре уже спешил через маленькую заветную дверь в сторону терема великой княгини.

Дверь в комнаты Феодосии оказалась отворенной, но там никого не было. Наверное, княжна ещё не вернулась от сестры или матушки. Иоанн решил, не зажигая свеч, подождать. Прошёл в её опочивальню и, не раздеваясь, прилёг под полог на устланную меховым одеялом кровать. Мысли текли одна за другой, и он не отгонял их, перебирая их по очереди, намечая возможные решения.

Наконец раздались лёгкие шаги, скрипнула доска на полу. Видимо, вернулась Феодосия. Не заходя в опочивальню, она зажгла в передней горнице свечи. Иоанн уже хотел встать ей навстречу, но неожиданно раздался стук в дверь, и Феодосия заспешила отворить её.

— Ах это ты... — услышал Иоанн её скорее смущённый, чем радостный голос. — Как это ты, зачем?

— Мне Анна позволила подняться к тебе на минутку. — Иоанн узнал голос брата Юрия, и сердце его почему-то учащённо забилось, он даже испугался его громкого стука. Несмотря на только что принятое им решение расстаться с Феодосией, выдать её замуж, ему сделалось не по себе. Ревность, эгоизм, самолюбие — все эти неприятные чувства разом овладели им. Примешивалось и смущение: что если Феодосия приведёт Юрия прямо сюда, в опочивальню? Хороши они будут все вместе!

— Не надо, не надо, — видимо, отстраняясь от гостя, попытавшегося прикоснуться к ней, проговорила княжна.

— Феодосия, — нежным грудным голосом, которого прежде никогда не слышал Иоанн от брата, произнёс тот. — Феодосия, выходи за меня замуж!

— Нет-нет! Нет! — горячо запротестовала она. — Не могу я, нельзя мне теперь за тебя замуж. Оставь меня, пожалуйста, уходи! — Она, видимо, ждала Иоанна и боялась, что они столкнутся здесь, прямо у неё в комнате.

— Ну почему? — спросил ласково Юрий, и Иоанн вновь подивился его голосу. — Ты совсем не любишь меня? Но я постараюсь сделать всё, чтобы ты меня полюбила. Ты у меня станешь самой счастливой женой среди княгинь, я обещаю тебе это!

— Нет-нет, Юрий. Я люблю тебя, но как брата, и теперь я не могу тебе сказать ничего более. Пойдём, я отведу тебя назад к сестре, нам неловко больше тут находиться вдвоём. Что про меня родные подумают? И перед слугами неловко — вдруг кто увидит!

Иоанн слышал, как она отворила дверь и почти насильно вывела Юрия из передней в переход, словно чувствуя, что их кто-то слышит.

— Но могу ли я хотя бы надеяться? — услышал Иоанн уже приглушённый расстоянием голос брата.

Что ответила рязанская княжна, он уже не расслышал — дверь закрылась, и они удалились вниз, в палаты, где остановилась сестра.

Он встал с кровати, вытер почему-то повлажневший лоб и, оглянувшись в передний угол, перекрестился на икону Божией Матери.

— Прости, если нагрешил, нехорошо как-то получилось.

Теперь он был почти уверен, что Феодосия перед ним ни в чём не виновата. Но Юрий — тем более. Наверняка он ничего не знает об отношениях его избранницы с ним, старшим братом. А если знает и не считается с этим? Нет, не может быть!

Иоанн вновь с ревностью вспомнил, как говорила княжна с Юрием, как отвечала на его вопрос. Не категорично, не строго, а как-то слишком мягко, уклончиво, не лишая надежды. Значит, всё-таки сомневается, а может, и надеется на брак с ним? И прогнала его лишь из осторожности, боясь, что он застанет их.

Что-то долго её нет, может, она уже