вытаскивая из колчана стрелу.

— Новиков. Ты о чем думаешь? Выйди к доске!

Ребята захихикали. Никто в прошлый раз не понял, за что я получил пятерку. И весь класс ждал, что сейчас произойдет.

Произошло непредвиденное. Дверь распахнулась, и появился директор, Павел Васильевич, в сопровождении нескольких человек. Огненно-рыжий цвет его шевелюры перешел и на лицо. Оно полыхало красными пятнами.

Весь класс с грохотом встал.

— Садитесь, ребята…

Все сели.

— …Ребята. Вы знаете, что в Корее и Китае идет грязная война с применением бактериологического оружия, развязанная американскими империалистами… Проездом из Кореи в Женеву к нам приехали представители Красного Креста… Поприветствуем их, ребята.

Мы бурно зааплодировали.

Никто из нас не видел живых иностранцев, кроме Кастелло. Все уставились на них. Иностранцы производили впечатление обычных людей. Так же смотрели, улыбались. Только одеты были во все заграничное…

По тому, как волновался директор, я понял, что произошла накладка. Обычно, если к нам приезжала делегация, в школе готовились заранее. Даже когда приезжали узбекские хлеборобы. И тогда, конечно, вызывали Сапейкина, лучшего ученика в школе.

— Продолжайте урок, — сказал Павел Васильевич.

Нина Николаевна тоже покрылась пятнами.

— Мы проходим спряжение, Павел Васильевич…

— Вот и продолжайте спряжения, — тихо сказал директор. — Пусть какой-нибудь ученик прочтет стишок. Кто у вас имеет пятерку? Сапейкин?.. Пусть этот мальчик сядет, а Салейкин выйдет и прочитает…

— Но этот мальчик тоже имеет пятерку! — обиделась за меня Нина Николаевна.

Директор пришел в восторг. Он наклонился к одной из женщин и радостно сказал:

— Этот, что у доски, тоже отличник, как Сапейкин! Какое совпадение.

Переводчица быстро залепетала. Все иностранцы обрадовались. «О-о, отличник, гуд…»

— А может, лучше Сапейкина? — спросил я. — А, Нина Николаевна?

— Не надо Сапейкина! — твердо сказала Нина Николаевна. — Ты знаешь французский не хуже!

— Как твоя фамилия? — спросил директор.

— Новиков…

— Давай, Новиков, не тушуйся, посмотрим, за чтоу нас ставят пятерки…

— Люка алье менэ та сон вилляж, — начал я неуверенно, — сюзан кэ ляфуа…иль… иль…

— Иль авэ таштэ, — подсказал с первой парты Юрка Перельман.

— Иль авэ таштэ, — повторил я. — Мэ каль сэ са сюрприз, са сюрприз…

— Асэ пэн, — вдруг подсказал с задней парты иностранец и громко заржал.

— Аса пэн, — повторил я.

И замолчал. Дальше я не помнил ничего. Помнить можно то, что знаешь… А дальше я ничего не знал…

Возникла пауза. Все были смущены моим незнанием. Иностранцы ободряюще засмеялись, мол, ничего, все бывает. Директор стал еще краснее. Нина Николаевна рисовала цветочки в классном журнале.

— Ю хэв эксэлент скул, — сказал один из иностранцев, и все радостно закивали.

Меня взяла злость. На иностранцев, на их гладкие довольные лица, на какое-то особое выражение сытости… Вот гады, приехали без предупреждения, а я школу подвел, в разгар грязной войны, там воюют, а я…

Перед моими глазами закружилось все: иностранные лица, окно, ветки тополя, доска, узкая полоска месяца, дым из трубы. БАЦ!

— Ауэ скул из соу гуд ю вил дай! — вдруг сказал я.

— Оу, вот э найс бой?! — вылупился на меня иностранец.

— Ю ар олсоу вэри плезент персен, — ответил я.

— Вэ дид ю лен инглиш? — спросил он.

— Ай дидент лен инглиш аи олвиз нью ит, — ответил я.

— Шпрехен зи дойч? — спросил он.

— Я-я. Лacc мих ин руэ… — ответил я.

— О-о!! — залепетали все.

Потом уже я понял, что иностранец спрашивал меня, на каких языках, кроме английского, я еще умею разговаривать. А я отвечал ему по-немецки, польски, португальски… А в данный момент перешел на корейский, тот язык, откуда они приехали…

У иностранцев все больше мертвели лица. Когда я заговорил по-индийски, они встали. Доброжелательность исчезла, будто ее и не было.

— Новиков, — сказал главный на ломаном русском языке. — Я ду-маль, ты есть обычный школьник… я вэрила тебе… а ты есть вундеркинд. Мы быль другой школ урок математик… там один девошке ре-шел задач университет курс… тоже вундеркинд. Нам хотелось обычный ребенок, а тут вундеркинд. Нехорошо! Ай, нехорошо!..

Иностранцы молча вышли из класса. Директор посмотрел на меня, потом на учительницу…

— Говорил, вызвать Сапейкина. Говорил!.. Он бы не подвел!

— …Ладно тебе огорчаться, — сказал Вовка. — Было б из-за чего… Ты просто болен. У тебя мозг бурно обогнал в своем развитии другие органы. Смотри, тебе даже кепка мала.

Звенели трамваи, гудели машины, около газетного киоска крутилась очередь за «Вечеркой». Все спешили домой, один я не спешил.

— Ну, чего ты? — канючил Вовка. — Вон у нас денег сколько. Давай погуляем?

— А свисток?

— Есть у меня свисток, правда. Хотел запасной купить, вдруг потеряю…

Вовка вытащил из кармана свисток и свистнул! Все обернулись и как бы застыли. Киоскер с пачкой газет, водитель грузовика, дама с желтым портфелем…

Деньги мы решили прогулять в бане. Сандунах самого высшего разряда. Иногда, очень редко, я ходил туда с отцом. Там была неслыханная роскошь. Отделанные темным дубом потолки, буфет. Там был даже бассейн — плавай сколько влезет. У Вовки была ванная, поэтому он никогда не ходил в баню. Мне стало жаль его…

…Среда, середина недели, народу немного. Кассирша почитывает «Огонек». Она близорука, держит журнал перед глазами. На одной обложке — портрет Гоголя: к столетию со дня смерти. На другой — двухмоторный «Дуглас», над кипарисами и морем. «Экономьте время, летайте самолетами».

Вовка ткнул меня в бок:

— Смотри!

В баню входил известный всем футболист Башашкин с сыном. Кассирша оторвала от ленты билетик. От одной — взрослый, от другой — детский.

По лестнице с одышкой поднимался мужчина. Живот вываливался из брюк.

Я подбежал к кассе.

— Два детских и один взрослый.

— Детей вижу, а взрослый?

Я кивнул на мужчину, кассирша обрадовалась:

— Сергея Митрофановича?.. Идите, ребятки, без билетиков.

Мы прошли в ворота рая. Все звуки здесь звучали гулко и таинственно: шипение воды, грохот шаек, удары веников… Мы парились в парной, капли пота падали с носа на горячий пол… До одури ныряли в бассейне — глаза наши сделались красными, как у кроликов… Нас никто не трогал — всем стало известно, что мы с Сергеем Митрофановичем… За ним ухаживали особенно: приносили в кабинку чай с баранками и лимоном, он пил чай, снова уходил в парную, мылся в душе, где вода бьет из разных трубочек… Потом мы увидели его распластанным на мраморной скамейке. Его клал, сгибал-разгибал банщик в кожаном фартуке, единственный одетый здесь человек. Все испытывали к нему почтение, а он испытывал почтение только к Сергею Митрофановичу: «По спиночке еще раз пройдемся?»

Жутко захотелось и нам полежать на скамейке и чтоб банщик прошелся и по нашим спинкам…

Банщик каким-то