«Ты меня простил, а я тебя — нет…»

Папин голос еще что-то кричал, наверно, он вышел на лестницу…

— Ва-асяяяя… зазаоооваоо… оаэоооауао…

«Ничего, — подумал я. — Будешь знать, как родного сына выгонять на улицу…»

Я еще что-то подумал, мысли стали путаться. Я заснул…

Это был странный сон. И тогда, конечно, я не понял его значения.

…В крышку сундука постучали. Я открыл. Стало зябко и холодно. Сундук стоял на пригорке. Луны не было. Но все светилось странным серебристым светом. Трава, стволы берез. Медь сундука раскраснелась, стало тепло, как у печки… Все доставали сало в тряпочках, лук, огурцы, мед в сотах, варенье в баночках, пироги, грибы, дымящуюся картошку, сметану, масло, крыжовник, подсолнечные головы, хлеб… Еду ставили на чистую скатерку, расстеленную прямо на земле.

Старик в длинной рубахе поставил в центре скатерти высокую бутылку.

— Своя. Из красной смородины.

— Убери, Прохор, — сказала бабка в высокой городской шляпке.

— В ней и градуса почти нет. Чистый сок, — возмутился Прохор.

— Сок и пей. А эту отраву убери.

— И что у тебя, Прохор, в голове? — возмутилась последняя из прилетевших. — Как малый ребенок.

— Ладно вам, причепились. — миролюбиво сказал Прохор.

Он махнул метлой, и бутыль, кувыркаясь, исчезла за пригорком. Старики и старухи совсем по-домашнему тянули чай из блюдец.

—...евойный мужик ходил к ней, ходил… А как я в привидение оборотилась, у избы ему встретилась, и ходить перестал, и все дома сидит, и ни за какие деньги его оттуда не вытянешь…

— …а прошлой зимой?.. Как я про эти дела узнала, сразу к председателю. В сон его. Прямехонько и без докладу. Все ему в лицах представила. Утром он по деревне бегал, стонал… А к вечеру и заявление подал… Прошу освободить от занимаемой должности по состоянию здоровья…

Матрена протянула мне чашку и ломоть хлеба. С хлеба стекали капли красного от самоварного пожара меда.

— А у тебя как дела, Андрианов внук? Бабка твоя — ах, сердечная женщина была… Другая: «И кости болят, и в груди хрипит», а она — в любую погоду… И то, и это… Одна натри деревни… Многих выручала… Кого от болезни, кого от дурного глазу… Если бы не твоя бабка, многих бы в живых недосчитались. Да-а, внучек…

Прохор вдруг с ехидцей глянул на меня.

— Бабка его — да, ничего не скажу… а сам он… что за человек?.. Смотрю — не вижу… Хороший или плохой? Что на уме? Ключик-то нацепил, а что этим ключиком открыть хочешь?

Волоча по траве низ рубахи, Прохор пошел на меня.

— Душа-человек… скажи нам… чего открыть ключиком хочешь?.. Для себя или для всех?

Без всякой видимой причины брови Прохора сдвинулись, и он злобно заорал:

— Нацепил, понимаешь, ключик… все ему забавы… Все — смехахочки…

Он оттолкнулся метлой, как хвостом, и в длинном затяжном прыжке полетел на меня… Метла зацепила самовар, тот опрокинулся — из горловины посыпались угли, полился кипяток…

— А-ааа! Ошпарился-яяя!!!

Я открыл глаза. Снаружи доносился крик.

— Ошпарила-сяя!!!

Тетя Паша мотала рукой по воздуху. На столе валялся перевернутый чайник…

Однажды вечером я пошел к Нине Николаевне. Я решил ей все рассказать, посоветоваться, как мне жить дальше. Ее адрес я узнал через справочное бюро.

Квартира 26 оказалась на первом этаже, несколько ступенек вниз, как входишь в подъезд.

Дверь мне открыл мордастый офицер в черной морской форме.

— Нина Николаевна, к вам! — прокричал он и ушел на кухню, где виднелись женские ноги на табурете, газовая колонка, белье…

И сразу раздался его униженный голос:

— Мариночка, ну, Мариночка… душа человек…

Из комнаты вышла Нина Николаевна.

— Новиков? Что случилось?.. А ну, проходи…

Я вошел за ней в комнату.

В полутьме, у крохотного голубого экрана, сидели двое: взрослый и мальчик. Синявский кричал:

«…какая неудача, ай-я-яй!!! Дзяпша срезает мяч в собственные ворота… Не клеится игра у сборной Москвы… В ее наступательных действиях не видно свойственных советскому футболу коллективных усилий…»

Мы сели за шкаф.

— Рассказывай…

— Нельзя ли потише?! — обернулся мужчина.

— Да замолчи ты! — толкнул его в бок мальчик.

— Сам замолчи! — заорал мужчина. — Сейчас вылетишь на кухню!

— Что?! — заорал мальчик.

Мы вышли в коридор.

Из кухни доносилось:

— Мариночка… Ну, Мариночка… Ну, красавица моя…

— Все, Валя! Все — понял?

Нина Николаевна сдернула с вешалки плащ. Пошли…

Из ее комнаты вышел мужчина с пустым чайным стаканом.

— Куда собралась?

— В школу, Миш…

— Какая школа? Сейчас будем ужинать.

— Гоо-ооол!!! — донеслось из комнаты.

Мужчина бросился обратно.

— «…футболисты ленинградского «Динамо» забивают второй гол и закрепляют успех…»

— Подожди меня, Вась. — сказала Нина Николаевна. Она вернулась в комнату.

Голоса в кухне становились все громче. Раздался грохот, треск… Морской офицер пулей выскочил в коридор. За ним гналась женщина в развевающемся халате.

— Чтоб духу твоего не было! Понял?! Все! Рожи твоей видеть не могу!

Хлопнула входная дверь. Офицер как бы прошиб ее своим телом.

— А ты чей?! — обернулась ко мне женщина.

— Я… ничей…

Она пронзила меня огненным взглядом.

— Ничей? Марш отсюда!

Она схватила меня за рукав и вышвырнула вслед за офицером…

Мы сидели с морским офицером Валентином на скамейке. Смеркалось. Валентин посматривал в сторону подъезда. Наверно, ждал, что жена успокоится и выйдет. Я тоже так часто поступал с папой.

Но она все не выходила. К нам подходили разные люди, куда-то звали Валентина, подмигивали, но он не соглашался…

— Хочешь со мной, Вась, в море пойти? Я постараюсь, с капитаном поговорю… А что нам терять?.. Ты одинокий, и я одинокий… Будем вдвоем жизнь коротать… Форму тебе выдадут, а не выдадут, сами сошьем. Там красота, Вась. Северное сияние!

Хлопала дверь подъезда: входили и выходили женщины с авоськами, мужчины с портфелями, детишки… Но вот Валентин напрягся — к подъезду шел красивый парень. Он легко помахивал чемоданчиком.

— А вот и этот чуловек! — сказал Валентин.

Он наклонился ко мне, и я впервые почувствовал залах спиртного.

— Вась. Будь другом. Глянь, что у нас делается…

Окна его квартиры выходили в садик. Перед окнами росли густые кусты. Я пополз на четвереньках между кустами и стеной дома. Было темно, из окон падали полосы света. Вот и его, седьмое по счету, окно…

Я осторожно приподнялся. Выглянул из-за самого края рамы.

Светил оранжевый абажур. Стол, чашки, куски хлеба… На диване разбросаны вещи… Закрылась дверца шкафа, и появилась Марина. В голубой сорочке… Она взялась за низ сорочки и потянула вверх… Я зажмурился и опустил голову…

Когда я приполз обратно, Валентин улыбался. Рядом стоял парень с чемоданчиком. Только теперь он