Шрифт:
Закладка:
Весь мир вокруг объял вопль от «Крика Падших». Забадары заголосили, когда лошади стали вставать на дыбы и сбрасывать их в панике. Прямо передо мной в пожар забежала лошадь. Я попятился и зачерпнул рукой земли, чтобы сбить огонь.
Мои воины выбежали из укрытия и приканчивали лежащих на земле забадаров. Другие стреляли в убегающих забадаров, но криков я не слышал. Я пятился, сколько мог, а затем рухнул и уставился в пламя, охватившее траву. Видимо, надышался дымом.
И тут я увидел того, в капюшоне. Обгоревшей рукой я сжал культю, по которой струилась кровь. Лошадь пробежала сквозь него, словно сквозь призрак… Только он больше не был человеком в капюшоне, а превратился в трехлетнюю девочку с полностью черными глазами; она прижимала к себе соломенную куклу, ангела Цессиэль, ту самую куклу, которую я купил Элли на день рождения.
Горло сдавили боль и усталость. Неужели это конец? Я хотел помолиться, но меня заворожила маленькая Элли.
Когда пламя позади Элли замерцало, она изменилась. Мимо пробежала еще одна лошадь, и Элли стала старше – лет пяти или шести, но все еще осталась моей Элли. Я смеялся и улыбался при виде ее прямых темных волос и пухлых щечек. Может, это награда от Архангела? Предвкушение рая?
Сквозь нее пронеслась еще одна лошадь, и Элли стала выше. Ее волосы ниспадали до плеч, а тонкий нос напоминал нос ее матери. Я моргнул, и она превратилась в одиннадцатилетнюю. На ее лице уже проступали черты женщины, и она носила белое платье, напоминающее о чистоте души. Это помогло мне не обращать внимания на ее черные глаза без белков.
Ко мне подбежал паладин и схватил за обожженную руку, а другой занялся стрелой в культе. Они полили мои раны водой. Мне было плевать. Элли была так близко. Она выглядела тринадцатилетней, почти женщиной, и улыбалась розовыми губами.
В ней было и еще что-то очень знакомое. Я знал эту девушку, но не как свою дочь. Я видел ее… совсем недавно. При этой мысли моя душа забилась в болезненных конвульсиях.
Элли стояла надо мной и смотрела, как паладины промывают мои раны. Ко мне вернулся слух. Выстрелы и крики не прекратились. Она присела, достаточно близко, чтобы поцеловать. Я узнал это лицо – лицо Элли, теперь уже девушки, вполне созревшей для замужества. Не так давно я видел, как она кашляет кровью и холодеет. Ошибиться было невозможно.
Девушка поцеловала меня в лоб. Я уставился на шрам на ее шее – шрам, который лично сделал ее же саблей, когда перерезал ей горло на морской стене. Отрубленная ею рука вспыхнула фантомной болью, когда она обняла меня, но паладины, зашивавшие мои раны, не придали этому значения. И нежным, как поцелуй, голосом она прошептала мне на ухо:
– Я скучала по тебе, папа.
13. Кева
Даже деревья, наверное, боялись улететь, так сильно бушевал ветер. Улицы опустели. Люди смотрели из окон, как я спешу к городским воротам и меня подгоняет ветер. Дети смеялись и, видимо, думали, что меня унесет, но я твердо стоял на земле и никуда не собирался, пока Сади в плену.
К тому времени как добрался до ворот, я уже насквозь промок, зубы стучали. Забадары за стенами города изо всех сил старались удержать юрты на земле. Некоторые уже разлетелись, словно призраки. Я вошел в самую большую из юрт, роняя на пол воду. Забадары стояли и сидели вокруг дышащего жизнью очага.
Ветер с таким шумом бился в полотняные стены, что людям приходилось кричать. Шум больше походил на землетрясение, чем на ливень.
Ямин крепко сжимал какой-то свиток.
– Мы выполним приказ.
– Какой приказ? – прокричал я.
Все повернулись ко мне.
– Сади приказала нам отправляться на север и присоединиться к набегу. – Ямин протянул мне свиток. – Это ее почерк и подпись. – Почерк был красивым, но простым, с легкими завитушками. В документе было написано именно то, что сказал Ямин, внизу красовалось имя Сади, каллиграфическими буквами.
Я смял свиток, бросил в огонь, и он загорелся с приятным треском. Ямин открыл рот от удивления.
– Сади в плену, – сказал я. – Ее заставили это написать.
Ямин побагровел и навис надо мной всей своей огромной тушей.
– У тебя есть доказательства?
– Я только что из дворца. Эбра сказал, что не отпустит ее, и вышвырнул меня, когда я стал настаивать.
Ямин покачал головой.
– Она не похожа на пленницу. Сади никогда не отдала бы приказ против своей воли.
– Клянусь тебе, она в плену. И если мы не освободим ее, там и останется до самой смерти.
Ветер распахнул полог и засвистел по матерчатым стенам. Огонь в очаге затрепетал, и тени заплясали.
– Ветер какой-то… неестественный, – сказал Ямин. – Это воют джинны.
– Что-то не так, – сказала Несрин. Она поднялась с колен, две косы ниспадали до пояса. – Давайте я хотя бы спрошу ее. Услышу ее собственные слова.
Ямин кивнул.
– Не трать время зря. Отправляйся прямо сейчас.
Через несколько минут девушка вернулась, вся промокшая.
– Ворота закрыли, – сказала она. – Говорят, забадарам нельзя входить в город, мы должны уйти по приказу шаха.
– Сади поклялась повиноваться новому шаху, – сказал Ямин. – Мы ее забадары, эта клятва касается и нас. Если она так приказала и шах так приказал, как я могу ослушаться? Это будет предательством!
Несрин распахнула глаза.
– Здесь что-то не так, Ямин. Мы не должны покидать нашу хатун.
– Даже если ты права, я не могу допустить, чтобы наше племя объявили вне закона. Тогда нас всех истребят.
– Если оставишь ее, будешь жалеть до конца своих дней. – Я изо всех сил старался встать вровень с Ямином, который был на голову выше. – Ты бросишь ее в час, когда она больше всего в тебе нуждается. Как забадары могут уйти, когда их хатун гниет в темнице?
– Он прав, Ямин. – Несрин потянула брата за мускулистую руку. – Какими бы ни были его промахи, он волнуется за нее не меньше, чем мы, и не стал бы лгать.
– Ладно… ты добился своего. – Ямин расхаживал вокруг очага, и тень волочилась за ним по стенам. – Мы отправимся на север и разобьем лагерь в трех днях пути, за пределами досягаемости разведчиков Лискара. Десять забадаров останутся с Кевой, чтобы узнать их намерения. Если нашу хатун удерживают против воли, то мы не просто вернемся –
