Шрифт:
Закладка:
Эбра кивнул с удовлетворенной ухмылкой.
– Я как раз этим занимаюсь. Аланийский принц сейчас в пиршественном зале. Развратный тип. Я бы не стал доверять женщине, крутящей бедрами представления ради, но он – другое дело. И, по случаю такого радушного приема, он согласился продать нам две тысячи аркебуз.
– У Михея аркебуз больше. И они лучше. Нам нужны свои оружейники; мы должны понять, что он сделал, почему его оружие стреляет так быстро и так далеко.
Дождь усилился. Вода заливала сад. Запах влажной земли и мокрых цветов наполнял воздух.
– Так и сделаем. Обещаю, – ответил Эбра. – Твоя история не окончена, Кева. Моя тоже только начинается. – Он вздернул подбородок и выпрямил спину. – Два легендарных янычара: один – герой с саблей, другой – герой позади трона. Вот теперь мы удержим царство единым.
– «Вот теперь»… – повторил я. – «Два легендарных янычара». Наш шах в плену или мертв. Наш город и трон захватили неверные. Наши семьи преданы мечу.
– Посмотри на себя, – покачал головой Эбра. – Ты же тонешь в горе.
Я вытянул вперед руку ладонью вверх.
– Посмотри на это. – Отек спал, но вокруг пальцев на коже оставались волдыри и пятна. Шрамов и морщин – как у столетнего старика. – Я зарыл сотни тел. Среди них наверняка были те, кого ты знал… Может, даже любил. – Я сунул руку под дождь. Это почти успокаивало. – Да, я тону в горе. Но ты отказываешься его даже пригубить.
– Я вознес молитвы и отпустил их. Мы – янычары. И, в конце концов, неважно, что за слова мы используем: у нас нет семей. – Его вздох был холоднее дождя. – Так лучше. Это позволяет сосредоточиться на главном, на победе. С печалью и гневом нам не победить Михея Железного, понимаешь?
Эбра оставил меня наедине с печалью и гневом. Дождь был для них подходящей музыкой, а ночь – лучшим фоном.
Я спал в гостевой комнате и проснулся с рассветом. Поискал Сади в большом зале, где мальчик-шах, мать шаха и Эбра ублажали аланийскую делегацию. Аланийский принц был в яркой чалме и кремовом кафтане. На рубахе были металлические булавки – я подобного стиля прежде не видел. Туфли тоже были чудаческими: их носы загибались вверх.
Но Сади там не было. Я спросил янычар – они покачали головами и ответили, что не знают. Тогда я взял лошадь и вернулся в лагерь забадаров у городских ворот.
Несрин лежала в висевшем на дереве гамаке, две ее косы болтались в грязи, а сама она чистила грушу.
– Ты не видела Сади? – спросил я.
Она вгрызлась в грушу и ответила с полным ртом:
– Еще одержим?
Спрыгнув с лошади, я встал перед девушкой.
– Она здесь?
– Она не вернулась прошлой ночью. – Несрин бросила грушу в ближайший курятник. Курица закудахтала, доклевывая ее. – Может быть, встретила прекрасного принца. – Несрин потянулась и застонала. – И осталась с ним на ночь. Я слышала, что наследный принц Аланьи высок и красив.
Она ухмыльнулась. Я смотрел на нее с презрением.
Ее брат Ямин рубил дрова неподалеку. Одним взмахом он раскалывал бревна крупнее, чем я. Когда в юности я представлял себе типичного забадара, образ поразительно походил на него – мускулистый, высокий, с буйной черной бородой. Но Ямин казался гораздо более располагающим, чем тот придуманный забадар, и говорил ровным тоном, скорее как ученый, чем как воин.
– Ты не знаешь, где Сади? – спросил я.
– Сади – принцесса из рода Селуков. – Ямин утер со лба пот. – Она со своей семьей.
– Мне известно, что, когда передается корона, Селуки кто угодно, только не семья.
– Ты ведь знаешь Сади несколько недель? А я знаю ее много лет. Она не хнычущая служанка, а хатун забадаров. Она не нуждается в нашей защите.
Полыхнула молния, и опять полил летний дождь. Ветер тряс деревья и швырял листья мне в лицо.
– Странная погода, – сказал Ямин. – Пойдем внутрь, разведем огонь.
Я провел остаток дня в юрте, у очага, декламировал Таки и немного Равоэса, чтобы отвлечься от беспокойства. Дикий ветер едва не сносил мою юрту.
На другой день я вернулся во дворец и нашел Эбру царапающим что-то на свитке в своем кабинете – безвкусной комнате со статуэтками золотых сов над курильницами по углам. Там горел сандал, слишком мягкий и цветочный аромат для меня.
– У меня неотложное дело к принцессе Сади, – сказал я. – Где она?
Он бросил писать и поднял на меня взгляд.
– Тебе нравятся эти совы? – Он ухмыльнулся. – Их подарил мне шах Аланьи, когда я стал здешним наместником, примерно в то время, когда ты был в Растергане с шахом Джалялем. Прошлой ночью я пытался тебе рассказать. Я расширил этот город за счет торговли с Аланьей и Кашаном. Некоторые торговцы даже отправились в Шелковые земли в поисках сокровищ. А потом я стал третьим янычаром, достигшим положения Великого визиря. Знаешь почему?
– Ты проницательный человек, Эбра. Нет нужды об этом напоминать.
– Потому что я хотел доказать, что стою больше, чем мешочек с серебром, за который меня продали отец и мать. Подумать только, самый могущественный человек на земле был когда-то продан дешевле, чем цена ночи с девушкой для утех. За твоим… тупым упорством – извини, не могу подобрать лучших слов – я вижу то же самое стремление проявить себя. Рвение, не знающее границ.
– Твое мнение мне так же интересно, как гнилая фига. Где Сади?
– В самом деле? А я думал, прошлой ночью мы довольно неплохо поговорили по душам. – Эбра ухмыльнулся, как похотливый пьяница. – Сади нездоровится. Боюсь, ты не можешь ее увидеть.
– Ты считаешь меня дураком, Эбра?! – Я ударил по столу, и один из свитков отлетел в курильницу. – Десять лет назад я был там, когда Селим сбросил своих младших братьев с городских стен. Я своими глазами видел, как он выпотрошил старших братьев, а потом заковал в цепи сестер, и все потому, что боялся их притязаний на трон.
Эбра встал, его глаза пылали огнем.
– Да ты не в себе! Ты позволил горю занять место здравого смысла.
– А ты используешь горе всего царства как лестницу. Дай мне повидать Сади!
Держа руки на рукоятях сабель, в комнату вошли два янычара. Эбра жестом велел им выйти.
– Сади – подданная шаха, – сказал он, – как и ты. – Она будет делать то, что ей сказано, и ты тоже.
– Твоя подданная, ты хочешь сказать.
– Я делаю то, что должен, чтобы сохранить единство
