Няня меня утешала:

— Все в руках божьих.

— Так зачем же этот бог, — спрашивал я, — разрешил потопить наши корабли? Зачем позволил убить столько людей?

Няня на это не могла ответить, а меня преследовало это зловещее царапающее слово, мешало мне спать, не давало играть…

МОЯ НЯНЯ… И БОГОСЛОВСКИЕ СПОРЫ

Моя няня Анастасия Ивановна была очень набожной. В маленькой комнате ее под лестницей было много икон и всегда горели лампадки. Она здесь молилась, подолгу клала земные поклоны.

— Как же, — спрашивал я, — ты говоришь, бог един, а у тебя там много картинок и молишься ты им всем?

— Это не боги! — говорила няня. — Это святые угодники!

Но, оказывается, бог все-таки не един. Есть старый, солидный бог, в короне и с бородой, вроде царей в детских сказках. Есть совсем другой бог — молодой и красивый. Как выяснилось — сын его, Иисус Христос. И самое странное, что есть еще третий бог, в виде голубя, святой дух. А голубей часто гоняют наши мальчишки, и о святом духе они ничего не знают.

— Это единый бог, — говорила няня, — в трех лицах.

Что это значит, я не понимал. А няня моя не была достаточно богословски образованна, чтобы мне это объяснить. Может быть, мне не поверят, что семилетний мальчик вел со своей няней такие серьезные споры. Но я не выдумываю. Я знал уже тогда, что дядя Саша, папа и мама, мои тетки относятся ко всему божественному как-то несерьезно, ни во что не верят. Не то что в детстве я потерял веру, у меня ее никогда не было.

— Бог всесилен, — говорила няня.

— Отчего же он допускает, — спрашивал я ее, — что в мире столько нехорошего, злого?

Няня говорила мне, что она хочет отрешиться от скверны мира — уйти в монастырь. Мама моя ее всячески отговаривала от этого. Рассказывала, как во время путешествия по Кавказу она встретила ново-афонского монаха. «От мира все равно не уйдешь, как ни старайся. Все это одно притворство…» — так говорил этот монах.

— Такая она ханжа, — характеризовали няню мои интеллигентные тетки. — Может иметь дурное влияние на ребенка.

Но мама защищала няню: она добрая, ласковая, умеет обращаться с детьми, снискать их любовь и доверие. Няня была веселой, обаятельной. Разговаривала с детьми весело и интересно, хорошо играла с нами, я очень ее любил.

Она меня стремилась приблизить к своему богу и его святым, но я противился, и тут она особой энергии не проявляла. Иногда, правда, водила меня в церковь, обычно на пасхальное богослужение. Я воспринимал его как интересное зрелище, особенно любил фонарики, с которыми приходили у нас на юге на пасху в церковь. Эти фонарики были в виде дворцов, церквей и монастырей. Видел пару раз и вертеп — кукольный религиозный театр. Но по-настоящему верующим не стал.

Получилось так, что няня наша не вняла советам моей матери и все же ушла в святую обитель. Я был очень огорчен. И как-то вышло так, что меня обвиняли в этом. А по-моему, виноват я не был, виноват был не я, а ирландская поговорка. Как это произошло — сейчас расскажу.

ИРЛАНДСКАЯ ПОГОВОРКА

Благочестивая няня наша была женщина веселая, добрая, общительная, очень любила невинные забавы, любила рядиться в диковинные наряды на святках и на масленицу. Водила меня на масленичные балаганы. И особенно она умела обманывать всех первого апреля. Не только дети, но и взрослые попадались на ее удочку. Сколько было веселья и смеху!

И надо же было мне прочесть по слогам в отрывном листке календаря: «1 апреля Иуда родился». Это, оказывается, ирландская поговорка. Кто такие эти ирландцы, я тогда даже не знал, но поспешил сообщить эту новость моей няне.

Что тут произошло, трудно описать. Няня побледнела, потом позеленела, моя добрая няня обругала меня без всякого повода, а затем побежала в свою каморку, упала на колени перед образами, неистово молилась. Настало время обеда. Няня не выходила. Мама направилась к ней и увидела, что она молится и бьет земные поклоны. Тревожить ее мама не стала.

Только на следующий день няня появилась у нас в столовой и сообщила: решение ее твердо. Она идет в святую обитель. Об этом она, оказывается, говорила с неведомым нам отцом Иоанном, и он сказал: «Пойдешь, когда настанет день!» Вот теперь день настал. Она великая грешница. Обманывала всех и, не ведая того, стала соратником христопродавца Иуды, который, как известно, дружит с самим нечистым. Мама ничего не понимала. Даже подумала — не помешалась ли бедная наша няня на религиозной почве. Мне пришлось рассказать об этой несчастной ирландской поговорке, которую я вычитал в листке календаря. Мне, конечно, за это сильно попало.

Мама еще всячески пыталась убедить няню не идти в монастырь. Поговорка — это болтовня, да и мало ли что могут написать в календаре. А ирландцы — они ведь католики, их поговорки для православных никак не обязательны. Но няня была твердо уверена, что она совершила великий грех и дело здесь не в ирландцах и их поговорке. Разубедить няню не удалось. Через несколько месяцев мы приезжали к ней в монастырь. Она стала некрасивой, бледной, трудно было ее узнать. Пока считалась только послушницей, белицей, только проходила искус.

Я был очень огорчен, но ведь я совсем не знал, что эта ирландская поговорка будет иметь такие важные последствия.

А на смену няне у нас появилась фрейлейн Августа Альбертовна. Молодая немочка, веселая, живая и аппетитная, как сдобная булочка. Я ее вначале чуждался, все тосковал о моей няне. И когда она мне как-то сказала: «Лесик (так меня звали в детстве), мус ман заген «битте» (надо сказать «пожалуйста»), — я воскликнул сердито: «Ну, черт с вами, битте!» Эти мои слова почему-то очень понравились взрослым. Они стали в нашем доме почти поговоркой, уже не ирландской, а своей. Так говорили при случае и дядя Саша, и мои тетки, и даже гости нашего дома. Я даже немножко гордился; видно, такой я умный, что мои слова теперь повторяют взрослые:

«Черт с вами, битте!»

КОРАБЛИКИ

Мы играли в войну. Это была любимая детская игра того времени. Только еще погасло кровавое зарево на востоке. И наши маленькие кораблики, сделанные из газетной бумаги, носили наименования прославленных русских броненосцев и крейсеров: «Петропавловск», «Кореец», «Варяг». Но не бомбы, не гранаты, а грецкие орехи сбивали наши корабли. Совсем нестойкими были эти бумажные броненосцы.

Кузен, тоже Саша, смотрел на