Никаких новых выводов не содержит и монография Д. Дивэйна «Девять дней Дюнкерка», в которой день за днем рассматривается ход эвакуации английского экспедиционного корпуса. Ее автор развивает те же факторы военного характера. Во-первых, немецкое командование, уверяет он, никогда не принимало всерьез новую философию ведения войны — философию «блицкрига» — и, опасаясь, что бронетанковые соединения могут подвергнуться ударам с флангов, отдало приказ о приостановке наступления. Во-вторых, оно вообще не верило в возможность разгрома англичан и поэтому не имело планов использования бронетанковых сил после достижения ими моря. К этим двум факторам Д. Дивэйн вслед за Лиддел Гартом добавляет третий — английскую контратаку под Аррасом, потрясшую немцев. Говорит он и об ошибках, допущенных Рундштедтом и Боком, в результате которых они не смогли зажать англичан между «молотом и наковальней», а также о переоценке Герингом возможностей люфтваффе [32]. Но показательно не только то, о чем говорит автор, но и то, о чем он умалчивает. В книге нет и намека на возможность существования политических причин, которыми если не руководствовался, то мог руководствоваться Гитлер.

Надо сказать, что некоторые авторы отвергают официальные толкования Дюнкерка. Так, например, С. Кинг-Холл решительно выступает против разъяснений Лиддел Гарта, квалифицируя их как «первоклассное заблуждение». «Это экстраординарное решение, — пишет он о приказе Гитлера от 23 мая 1940 г.,- можно объяснить главным образом желанием смягчить унизительный характер поражения англичан и, тем самым, создать для них возможность согласиться на мирные предложения». Не менее категорично высказывается и такой авторитетный в этом вопросе автор, как фельдмаршал Александер, командовавший под Дюнкерком первой английской дивизией. «Мы были полностью окружены, за исключением коридора, ведущего к нашей базе… Если бы Гитлер бросил все силы своих армий для разгрома британского экспедиционного корпуса, он никогда не смог бы эвакуироваться. Если бы меня спросили: «Кто спас британский экспедиционный корпус? Мой ответ был бы — «Гитлер»» [33],- подчеркивал Александер в своих мемуарах.

В пользу этой точки зрения можно привести довольно скупые, но, тем не менее, весьма примечательные высказывания о настроениях, которые царили среди части правящих кругов Англии летом 1940 года. Особый интерес в этой связи представляет свидетельство «человека Мюнхена» лорда Галифакса. Как сообщает он в своих воспоминаниях, во время Дюнкерка Черчилль собрал всех членов правительства и заявил, что Англия «могла бы заключить на определенных условиях» мир с Гитлером, но это был бы не мир, а «передышка» и он «не считает его совместимым со своей совестью и честью». Еще один интересный факт сообщил Б. Прютц, занимавший в 1940 году пост шведского посла в Лондоне. 17 июня 1940 г., когда Франция приняла решение капитулировать, заместитель министра иностранных дел Англии Р. Батлер заявил Прютцу: «Нельзя допустить, чтобы твердолобые вроде Черчилля помешали переговорам (с Гитлером)». По указанию Галифакса, который тогда еще был министром иностранных дел, Батлер сделал послу следующее заявление: «Английская внешняя политика должна диктоваться здравым смыслом, а не амбицией». Это сообщение, переданное Прютцем в Стокгольм, стало одной из причин ослабления шведского нейтралитета: Берлин получил разрешение транспортировать через территорию Швеции свои войска [34].

Летом 1940 года, после отставки Чемберлена, позиции английских «миротворцев» оказались подорванными, однако в правительстве, за исключением Хора, назначенного послом в Мадрид, они сохранили свои посты. Д. Дивэйн прямо отмечает, что именно эти люди могли в удобный момент сместить Черчилля. «Сочетание удара, произведенного потерей четверти миллиона сыновей, отцов и друзей, — пишет он, — с разгромом Норвегии, Голландии и сильнейшего союзника Англии — Франции, наряду с политической слабостью определенной части парламента, могло привести к принятию ловко составленных немецких мирных условий» [35].

Хотя имеющихся данных недостаточно, чтобы восстановить сколько-нибудь подробную картину действий сторонников сделки с Гитлером, само существование такой группировки несомненно.

Наконец, следует учитывать и высказывания самого Гитлера. В «политическом завещании» — беседах, записанных М. Борманом в бункере под новой имперской канцелярией, которые фюрер вел в феврале — апреле 1945 года, — неоднократно говорилось о стремлении заключить летом 1940 года мир с Англией. 26 февраля Гитлер непосредственно коснулся Дюнкерка. «Мы, конечно, — заявил он, — воздержались от унижения их (англичан. — Г. Р.) в Дюнкерке. Мы должны были показать, что согласие на германскую гегемонию в Европе, на положение дел, возникновению которого они всегда противились… принесет им бесценные выгоды» [36].

Дискуссия о «дюнкеркском чуде» продолжается. В последние годы сделаны попытки отрицать «политические причины» Дюнкерка. Причина «стоп-приказа», пишет военный историк Б. Кольер, кроется «главным образом в самоуверенности Геринга». Нет доказательств тому, что Гитлер руководствовался политическими мотивами, утверждает в «Английской истории» А. Тейлор. Ведь решение остановить бронетанковые войска «приобрело значение» только тогда, когда англичане «ускользнули». Иден добавляет свой аргумент. «Мое мнение как раньше, так и теперь заключается в том, что немцы были заняты борьбой с французскими армиями. Их основные усилия были направлены на разгром главного противника на суше» [37],-пишет он, упуская из виду, что английский корпус и часть французской десятой армии (всего свыше 18 дивизий), окруженные в районе Дюнкерка, являлись сухопутными войсками, а их разгром мог оказать решающее влияние на ход всей военной кампании.

Время и новые данные могут повлиять на сделанные выводы. Размышляя о «дюнкеркском чуде» и легендах, возникших в связи с ним, И. М. Майский писал: «Должен сказать, что опубликованная в послевоенные годы литература (документы, воспоминания, исследования) не дает определенного и убедительного ответа… Мне думается поэтому, что «чудо Дюнкерка» объясняется сочетанием самых разнообразных — политических, военных, психологических — обстоятельств при наличии одного случайного, но очень важного фактора: в течение всех критических дней море было совершенно спокойно» [38].

Возможно, что это заключение близко к истине. Однако, как нам кажется, при всем значении военных, психологических и иных факторов немаловажное влияние на решение 23 мая 1940 г. оказали политические соображения. При этом нельзя не учитывать еще одно обстоятельство, значение которого подчеркнул советский военный историк Д. М. Проэктор: уже в двадцатых числах мая 1940 года у германского руководства во главе с Гитлером сложилось мнение, что, разбив Францию и заключив мир с Англией, надо нанести удар по Советскому Союзу. «Вопрос об остановке немецких танков под Дюнкерком, — писал советский автор, — неразрывно связан с планами дальнейшего ведения агрессивной войны, которые стала вырабатывать фашистская верхушка начиная с 20 мая 1940 г. «Чудо под Дюнкерком» возникло как первый шаг к осуществлению зародившегося теперь нового плана Гитлера: заключить мир с Англией и при ее поддержке напасть на Советский Союз» [39].

До недавнего времени английские авторы не усматривали какой-либо связи между Дюнкерком, «Морским львом» и подготовкой гитлеровской агрессии против