выводу, что западные державы ничем не смогут помочь, если Германия нападет на Польшу. «Мы считаем, — писал об этом генерал, — что поляки будут разбиты и немцы подчинят Румынию и Черное море. Мы не сможем абсолютно ничего сделать, чтобы остановить их» [9].

«Дневники Айронсайда», опубликованные в 1963 году, подтвердили вывод, который вытекал из материалов второго тома «Большой стратегии»: задолго до начала войны Англия и Франция определили свою стратегию как чисто оборонительную; судьба Польши была заранее списана со счета. Выходит, что, подписывая 25 августа 1939 г. англо-польский договор о взаимопомощи, правительство Чемберлена действовало цинично и фарисейски; для него было ясно, что никакой помощи Польше оказано не будет. Договор был пустой бумажкой, предназначенной для обмана общественного мнения.

Но, может быть, когда война началась, Лондон и Париж выработали «большую стратегию» разгрома гитлеровской Германии? Ничуть не бывало. «У нас вообще нет военной политики, — не без сожаления писал в дневнике 28 декабря 1939 г. Айронсайд. — Не существует каких-либо комбинированных планов использования флота, армии, авиации. Хотя военный кабинет претендует на разработку комбинированной стратегии, планы им еще не составлены» [10].

Таким образом, английская стратегия являлась стратегией глухой обороны, выжидания. Упор делался на «экономическое воздействие», которым, конечно, выиграть войну было нельзя. «Англия… — справедливо заключает советский военный историк Л. М. Проэктор, — усматривала до поры до времени в лице Германии опасного промышленного и торгового конкурента, которого необходимо ослабить. Одновременно господствующие круги Англии надеялись, что французских армий и британского флота достаточно, чтобы обеспечить безопасность своего острова» Добавим, что в этой обстановке они ждали «крушения внутреннего фронта», удобного момента для сговора с Германией.

Странная тишина царила на франко-германской границе, «линии Мажино». За первые четыре месяца войны, отмечает Э. Холт, англичане потеряли во Франции лишь 15 человек. По словам А. Тейлора, первый английский солдат был убит 13 декабря 1939 г. Но, может быть, в воздухе, наконец, разгорелась борьба? Нет. Ни английская, ни французская авиация даже не пытались бомбить военные и промышленные объекты Германии. Вплоть до 9 мая 1940 г., когда началось немецкое вторжение в Голландию и Бельгию, для налетов на объекты Рура требовалось, например, специальное разрешение кабинета. И только после 14 мая, когда люфтваффе подвергла варварской бомбардировке беззащитный Роттердам, запрет был снят [12].

Общую обстановку, сложившуюся к весне 1940 года, неплохо передает Б. Монтгомери, в то время командир второго корпуса английских экспедиционных сил во Франции. Он пишет: «Франция и Англия бездействовали, пока германские армии продвигались на запад, несомненно для того, чтобы атаковать нас. Затем мы терпеливо ждали, когда на нас нападут, и в течение всего этого времени лишь изредка бомбили Германию листовками». «Если это и была война, — заключает Монтгомери, — то я не могу ее понять» [13].

Но было бы совершенно неправильным думать, что военные ведомства Англии и Франции бездействовали в течение «странной войны». Нет, они развили кипучую деятельность. Только она была направлена не на разгром фашистской Германии, а на подготовку антисоветских планов и авантюр.

Советско-финский конфликт.

С началом второй мировой войны англо-советские отношения заметно обострились.

Буржуазная историография Англии весьма тенденциозно освещает этот вопрос, замалчивая как тот факт, что правящие круги Англии занимали позицию, крайне враждебную в отношении оборонительных мер СССР, так и подготовку прямого вмешательства Лондона и Парижа в советско-финскую войну 1939–1940 годов.

Необоснованные обвинения в адрес Советского государства выдвигаются ею в связи с освободительным походом Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину. «Россия… открыла перед Гитлером зеленый свет и позволила ему продолжить войну», — утверждает Р. Маккаллум. Не гитлеровское нашествие, а выступление Советского Союза 17 сентября 1939 г., заявляет Э. Холт, «решило судьбу Польши». О «разделе Польши» между Германией и Советским Союзом пишет А. Тойнби [14]. Авторы этих и подобных им высказываний не оригинальны. Они лишь следуют официозной версии о «советской агрессии», пущенной в оборот реакционными кругами Запада еще в 1939 году. Более 30 лет эта версия дезориентирует общественное мнение, отвлекая его внимание от той неприглядной политики, которую Лондон и Париж проводили в отношении как польского государства, так и Советского Союза.

Однако оговорки, которые иногда выдвигаются, показывают, что в английской историографии и по этому вопросу нет единодушия. Так, например, некоторые авторы признают, что действия Красной Армии, выступившей 17 сентября 1939 г. навстречу фашистскому вермахту, были необходимы и имели большую стратегическую ценность, в частности для Англии. Как известно, первым на этот факт указал не кто иной, как У. Черчилль.«…Русские, — писал он 25 сентября 1939 г. в записке для кабинета министров, — мобилизовали большие силы и показали свою способность продвигаться быстро и далеко… Они теперь граничат с Германией и ей нельзя обнажать восточный фронт… Восточный фронт таким образом потенциально существует». Делая этот вывод, Черчилль, конечно, исходил из интересов английского империализма. Да и трудно представить, чтобы было иначе. Однако его мнение не совпадало со взглядами Чемберлена и Галифакса. Ведь именно в сентябрьские дни 1939 года, как отмечает Л. Вудвард, английское правительство рассматривало вопрос, «должно ли оно объявить войну СССР или нет» [15].

В поддержку тезиса, выдвинутого Черчиллем, правда не без оговорок, выступили в разное время А. Джордан, Г. Китон и Р. Шлезингер, М. Белов. Все они подчеркивают большое «стратегическое значение» мероприятий Советского правительства, хотя и не признают правомерность вступления новых советских республик в СССР [16].

Несмотря на все старания, английская буржуазная историография не в силах скрыть тот факт, что источником враждебной Советскому государству деятельности осенью 1939 года были западные державы. Правящие круги Англии стремились изменить весь ход событий, сам характер войны, превратив ее в «крестовый поход» Запада против большевизма. Как отмечает Черчилль, уже через четыре дня после назначения его морским министром он отдал приказ о разработке плана ввода английского флота в Балтийское море. План получил условное название «Катерина» («Екатерина»), 25 июля 1939 г. Черчилль познакомил с ним генерала Е. Айронсайда [17].

Во время советско-финского конфликта антисоветские планы Лондона быстро приобрели конкретные очертания. Рассматривая действия правительства Чемберлена, сразу же прекратившего и без того незначительную торговлю с СССР, У. Медликот характеризует их как политику «экономического давления», сопровождавшуюся «далеко идущими планами вмешательства в финскую войну и действий против советской нефти на Среднем Востоке (район Баку. — Г. Р.)». Однако Черчилль и ряд других авторов предпочитают называть англо-французский план «скандинавской экспедицией» или «скандинавским проектом», стремясь подчеркнуть, что речь в нем шла лишь о прекращении поставок шведской железной руды в Германию, о чем еще в конце августа 1939 года внес предложение Э. Галифакс. В то же время несомненно, что «скандинавский проект», перенесенный