Шрифт:
Закладка:
Я внимательно слушала отца. Он так искренне всё это рассказывает, так заинтересованно. Как удивительно, что он любит живопись, искусство, глубоко его понимает, что у него такая чуткая душа.
– А сам художник, – продолжал отец, – был помятый, потухший, неразговорчивый. Чем дольше я смотрел на картины и приставал к нему с расспросами, тем труднее мне было поверить, что это его работы. Купил сразу несколько штук, дал денег больше, потому что видел – он непьющий, совершенно вменяемый, тут что-то другое. Хотел взять его номер телефона, но он сказал, что не пользуется телефоном. Я уехал – решил, чудак, картины точно не его. Потом пытался что-то найти в Интернете про автора картин – потому что на каждой было написано «Н. Анисин», вроде нашел, есть такой художник или был, окончил Суриковское… Пару-тройку картин его нашел, фотографию даже одну старую, групповую, их курс, человек двадцать, но его на этом фото я не смог узнать. Картины я повесил в офисе и дома и, знаешь, смотрю на них – как будто жизненной силы прибавляется. И всё не выходит у меня из головы тот человек, который их продавал. Йорик, телефон убери! – Отец посмотрел в зеркальце заднего вида на сына. – Тебе тоже полезно послушать, что бывает с людьми. Приходили тут его друзья из класса, мальчики в основном, на день рождения, я посмотрел, послушал, как они говорят – ужаснулся. Йор по сравнению с ними – древнегреческий оратор, да, Йор? Слова не связывают, говорят без глаголов, не могут ничего сказать, лицами, руками показывают, спрашиваешь у них что-то, а они отвечают: «Э-э-э…», быстро находят в телефоне нужную картинку и показывают ее тебе.
Я засмеялась:
– Не переживай, у нас некоторые мальчики МГУ оканчивают и так же общаются. Никто лучше не расскажет о твоих эмоциях и мыслях, чем рисованный лисенок или «сэр кот».
– А девочки?
– По-разному. Есть совсем неразвитые, всё обучение мимо идет.
– Даже на таком научном факультете, как у тебя?
– Даже у нас. А всякие пиарщики-политологи и подавно. Можно учиться, не учась. Университет заинтересован в платных студентах, а если кого-то и выгоняют, кто уж окончательно наглеет, не ходит на занятия и не сдает экзамены, то это не меняет общей картины.
– Йор, видишь, как надо говорить – как твоя сестра, а для этого нельзя весь день смотреть в телефоне мультфильмы.
– Слово «нельзя» типа нельзя говорить… – начал было Йорик.
Отец нахмурился.
– Что ты имеешь в виду?
– Он пытается сказать, что дети требуют запретить все запреты, – засмеялась я. – Точнее этого требуют те люди, которые подговаривают детей во всем мире. Тех детей, у которых есть выход в мировую сеть. А если иметь в виду, что из семи миллиардов людей, живущих на земле, пользователей сети – два с половиной миллиарда, то можно посчитать, что приблизительно треть всех детей на земле имеет выход в сеть. А точнее, пойманы в эту сеть, да, Йор?
Мой сводный брат посмотрел на меня своими очаровательными глазами и улыбнулся. И я поняла, что он не понимает пока ничего. И подумала, как страшно, что таким наивным детям что-то внушается, а их родители этого не понимают, и это внушение подчас гораздо сильнее и ярче, чем то, что говорят родители за ужином или во время совместных прогулок в воскресенье.
– Есть такое движение в мире, либертарианство… – стала объяснять я. – От слова «либертэ» – свобода…
– Что-то древнее? Из эпохи Просвещения?
– Нет, из эпохи деградации! – засмеялась я. – Просто слово такое, похожее на «викторианство», «гегельянство»… Сторонники либертарианства требуют полной личной свободы, которую они понимают как освобождение от каких бы то ни было предписаний, запретов, мало того, требуют запретить слово «неправильно» или «нет» в общении с детьми. Учителя могут уволить, если он говорит «нет» ребенку, у родителя, запрещающего что-то, ребенка могут отобрать.
– И где это движение особенно активно? – хмыкнул отец. – За океаном?
– Само собой. В некоторых штатах уже иски в суд поданы за то, что учитель ребенку сказал, что он неправильно решил задачу.
– Маразм какой… – покачал головой отец. – Культура – это система ограничений, разве нет?
– Тебе штраф за слово «нет»! – засмеялась я.
Отец свернул на проселочную дорогу.
– Мне иногда кажется, – продолжил он, – что на самом деле на Земле существует какая-то тайная и мощная организация, которая хочет волевым и интеллектуальным усилием нескольких людей повернуть движение цивилизации в какую-то другую сторону.
– Или сократить количество человечества, которого стало слишком много, – добавила я. – Количество населения на Земле достигло критической массы, и кто-то озадачился тем, чтобы резко сократить это количество. Стоит же загадочная стела в американском штате Джорджия с десятью заповедью миропорядка, первая из которых гласит: «Пусть население планеты не превышает пятьсот миллионов человек». Кто это написал? Что он имеет в виду? Глобальную войну? В каком виде она будет вестись? Или она уже ведется? Тихо, в бактериологических лабораториях… Мы как раз… – Я замолчала.
Я хотела сказать, что мы с родителями это недавно обсуждали и пришли к неожиданному выводу – все складывается в логичную цепочку. Но я не стала говорить отцу о родителях. Тем более ему кто-то позвонил, и он неожиданно очень нервно ответил:
– Да почему?! Откуда такие цифры? Опять? Не может быть, проверь. Что за ерунда! Ольге позвони.
Отец некоторое время молчал, смотрел на дорогу, которая становилась все хуже и хуже. Дорога свернула в негустой пролесок, за которым было поле, а на краю его виднелась деревня. Он явно что-то обдумывал, потом, словно что-то смахнув с лица, весело продолжил:
– Так что там у нас насчет тайных рептилоидов, которые хотят захватить мир и править им по своему усмотрению? Что об этом скажет Йорик? Наверняка видел в сети больше нашего, да, Машенька? И путает реальность с вымыслом. Это такая проблема, к слову… Йор, о тебе говорю!.. Он смотрит всё подряд, и у него в голове все перемешано. Мы с
