движению на поверхности жизни», от него веет покоем смерти и от «поверхности» тоже мало что остается. Спокойствие в Дзэн достигается посреди «кипящего масла», вздымающихся волн, языков пламени, объемлющих бога Фудо Мёо.

Кандзан (Хань Шань), прославленный поэт-эксцентрик эпохи Тан – а Дзэн часто порождает эксцентрические натуры, – пишет в одном из своих стихотворений:

Стал мой дух подобен осенней луне.

Как чиста и прозрачна глубь пруда!

Никаких сравнений не подобрать,

Никакими словами не описать…

На первый взгляд может показаться, что все стихотворение дышит покоем и безмятежностью. Мягкий свет осенней луны заливает поля, реки и горы, заставляя нас вспомнить о единстве всего сущего. Но тут Кандзан не решается провести какое бы то ни было сравнение между своими чувствами и предметами реального мира, чтобы не принять ненароком собственный указательный палец за луну, как часто делают наши уважаемые критики. По правде говоря, здесь нет ни малейшего намека на «покой», «безмятежность» или «тождественность природы и человека». Если стихотворение и несет в себе что-либо, то это ощущение прозрачности, предельной открытости для внешнего мира, пронизывающее поэта. Он воспаряет над своим плотским бытием, и над окружающим его объективным миром, и над субъективным духом-разумом. Ни внутри него, ни вовне нет никаких лишних «медиумов». Он абсолютно чист и с позиций абсолютной чистоты и прозрачности взирает на тьму вещей. Он видит цветы, горы и еще многое, что предстает перед ним невыразимо прекрасной картиной, дарящей блаженное умиротворение. Он воспринимает равно «вечное движение» и «вечное спокойствие». Мысль о том, что дзэнский поэт или художник может пренебречь треволнениями изменчивого мира во имя «вечного спокойствия» абстрактных идей, совершенно чужда духу Дзэн и дзэнскому восприятию природы. Давайте сначала достигнем состояния полной чистоты и прозрачности – тогда мы сможем любить природу во всем ее бесконечном разнообразии без примеси дуализма. До тех пор пока мы вынашиваем концептуальные иллюзии, проистекающие из разделения субъекта и объекта, прозрачность картины затуманивается, а наша любовь к природе страдает от дуализма и искусственных напластований.

Приведу еще одно стихотворение, на сей раз японского автора, прославившегося в качестве основателя обители Эйгэн-дзи, крупнейшего дзэнского монастыря в провинции Оми, – Дзякусицу (1290–1367):

Свежий ветер играет струями водопада —

словно звонкие струны тихо перебирает.

Над далекой вершиной поднимается месяц

жалюзи из бамбука затеняют окошко.

Чем заметнее старость, чем заметнее дряхлость,

тем отрадней мне праздность в этом горном приюте.

А умру – похоронят здесь, в горах, под утесом.

Я во прахе останусь так же чист и прозрачен…

Читатели могут поддаться соблазну вынести из этого стихотворения лишь чувство одиночества и покоя, но превратность подобного толкования очевидна для тех, кто знает, что такое Дзэн. Если дух дзэнского художника не насыщен тем ощущением, которое графически выражено в стихотворении Дзякусицу, он не может рассчитывать на верное понимание природы, не может по-настоящему любить природу. «Прозрачность» – ключевое понятие для дзэнского восприятия природы; с него и начинается любовь к природе. Именно этот дзэнский принцип следует учитывать в первую очередь, говоря о том, что Дзэн дал философское и религиозное обоснование любви японцев к природе.

Когда Сэнсом высказывает предположение, что «они (аристократы, монахи и художники) руководствовались убеждением, будто вся природа проникнута единым духом» или что «цель адепта Дзэн заключалась главным образом в очищении духа и разума от эгоистических помыслов во имя достижения покоя, интуитивного осознания своей тождественности с мирозданием», он упускает из виду ту часть Дзэн, которая внесла столь заметный вклад в оформление эстетического подхода японцев к природе. Исследователь не может избавиться от навязчивых идей «вечного спокойствия» и духовного отождествления субъекта с объектом.

Концепция «духовного отождествления», при посредстве которого укрощаются эгоистические помыслы и достигается «вечное спокойствие», оказалась весьма соблазнительной для большинства ученых, изучающих культуру и философию Дальнего Востока. В этой концепции стремятся найти ключ к постижению тайн восточной психологии. Но таким образом западные специалисты лишь пытаются разрешить проблему на свой манер – ничего иного им и не остается. Что же касается нас, японцев, то мы никак не можем принять подобную трактовку западных коллег без комментариев. Попросту говоря, Дзэн не признает «единый дух», пронизывающий природу, и не добивается «осознания своей тождественности с мирозданием» путем «очищения духа и разума от эгоистических помыслов». По Сэнсому, постижение «единого духа», очевидно, и есть «осознание тождественности», то есть фаза, которую минуют в результате очищения от эгоистических помыслов. Поскольку это положение нелегко убедительно опровергнуть, оставаясь в рамках формального спора по принципу «да-нет», я постараюсь прояснить свою точку зрения на конкретных примерах.

Теперь следует сказать несколько слов о дзэнской эпистемологии. Сам термин может показаться читателю слишком наукообразным, но я намерен дать лишь некоторые пояснения, касающиеся роли интуиции в учении Дзэн. Вообще классики Дзэн, пытаясь дать характеристику своей доктрины, более всего опасались «медиумов» и отвергали всякое концептуальное посредничество. Посредник любого рода, встающий между Дзэн и фактами непосредственного опыта, неизбежно замутняет природу последнего. Вместо того чтобы прояснить и упростить ситуацию, присутствие третьего лица всегда создает дополнительные сложности и неясности. Итак, Дзэн не признает посредников, призывая своих последователей вступать в прямой, непосредственный контакт с объектом опыта, о чем бы ни шла речь. Часто говорят об «отождествлении» с объектом в практике Дзэн, но это неточный термин. Ведь отождествление предполагает изначальное противопоставление субъекта и объекта, но дело в том, что этой оппозиции двух начал никогда и не существовало, а все разграничения были придуманы и введены позднее (хотя фактор времени здесь и не стоит упоминать). Цель Дзэн – восстановить изначальную неделимость нашего опыта, то есть вернуть ему первичное состояние чистоты и прозрачности. Вот почему Дзэн не доверяет никакому концептуальному размежеванию понятий. Все сторонники теории «отождествления» и «вечного спокойствия» рано или поздно должны понять, что пребывают в плену искусственных концепций. Нужно вернуться к фактам и жить фактами.

Тёса (Чан Ша), дзэнский мастер эпохи Тан, ученик Нансэна, как-то раз вернулся с прогулки в горах. У ворот монастыря настоятель приветствовал его вопросом:

– Где вы были все это время, досточтимый?

– Я гулял в горах, – ответил мастер.

– Где же именно в горах? – попросил уточнить собеседник.

– Сначала я прошел по лугам, где благоухали травы, а затем направился домой, наблюдая в пути, как опадают цветы.

Разве что-нибудь в этом ответе предполагает «вечное спокойствие, скрытое под личиной перемен»? Разве чувствуется в нем «отождествление» Тёса с травами и цветами, среди которых он бродил целый день?

Однажды вечером