Шрифт:
Закладка:
Следует хорошенько осознать этот дзэнский принцип мировосприятия. Впоследствии мы убедимся, что в любви японцев к природе нет ничего от символизма.
Если все же необходимо каким-то образом провести классификацию, то Дзэн, пожалуй, можно назвать политеизмом. Однако в этом случае «множество» (полис) следует трактовать как неопределенно большую величину, как «песчинки в Ганге» (ганганадивалука). Божеств не тысячи – их сотни тысяч, миллиарды. В системе Дзэн каждый индивидуум является абсолютно целостным единством, и в таком качестве он соотносится со всеми прочими индивидуумами. Подобное сплетение неопределенных взаимосвязей возможно в царстве Пустоты, так как все участники процесса в равной степени ощущают себя индивидуальными реальностями. Может быть, читателям, не искушенным в буддийском способе мышления, трудно уловить мою идею, но у нас нет возможности останавливаться на деталях и объяснять все с азов. Короче говоря, у Дзэн-буддизма есть своя методика обращения с реальностью, которая и проясняет сокровенный смысл любви японцев к природе, и было бы ошибкой толковать это чувство в обычном значении.
* * *
Дзэн аскетичен в тех случаях, когда ему отводится роль морально-этической доктрины, отстаивающей простоту во всех проявлениях жизни. Есть в ней и элементы стоицизма, привнесенные самурайством. Простота и суровость жизни камакурской самурайской знати в XIII в., в эпоху правления регентов Ходзё, без сомнения, обязаны своим происхождением влиянию Дзэн. Отвага и неукротимый дух Ходзё Токимунэ (1251–1284), без которого история Японии могла бы принять совсем иной оборот, были подкреплены дзэнской практикой. По приглашению Ходзё чаньские (дзэнские) мастера из Срединной империи нашли приют на Японских островах. Ходзё Токиёри (1227–1263), отец Токимунэ, также был приверженцем Дзэн. Не случайно он направил сына на обучение в дзэнские монастыри, где тот прошел основательный курс моральной и психологической подготовки, что позволило ему впоследствии стать одной из крупнейших фигур в истории Японии.
В Дзэн мы видим китайский прагматизм, прочно спаянный с индийской метафизикой, полной возвышенных раздумий и суждений. Весьма маловероятно, чтобы Дзэн мог найти в Японии столь плодородную почву и достичь такого уровня конгениальности, если бы не это слияние двух совершеннейших видов восточной культуры. Проникновение Дзэн в Японию пришлось на самое удачное время в истории страны, когда старые школы буддизма в Наре и Киото уже явственно обнаружили свою неспособность направлять развитие новой эры духовности. Большой удачей для секты, определившей ее дальнейшую судьбу, было и то, что на начальном этапе существования Дзэн в Японии его активнейшими сторонниками и покровителями стали такие способные ученики, как Токиёри и Токимунэ. Думаю, что в дальнейшем японцы, ставшие ныне бурно развивающейся нацией Дальнего Востока, сумеют оценить все значение эпохи Камакура, выдающимся представителем которой был Ходзё Токимунэ, а также понять значение Дзэн для того периода как важнейшего конструирующего элемента национального характера. Пока еще большинство моих соотечественников далеки от правильного понимания духовной значимости того времени для истории страны и народа.
Что можно считать наиболее типичной особенностью дзэнского аскетизма применительно к такому качеству, как любовь к природе? Вероятно, следует назвать потребность воздать природе всю ту дань уважения, которую она заслуживает.
Природа рассматривается не как объект «завоевания», который нужно любой ценой покорить, поставить на службу человеку, а как друг, как «ближний», несущий в себе, подобно любому из нас, частицу божества, «сущность Будды». Дзэн призывает нас видеть в природе могущественного доброжелателя и покровителя, живущего по тем же внутренним законам, что и человек, всегда готового пойти навстречу нашим устремлениям, если они благородны и оправданны. Природа ни в коем случае не может быть врагом, угрожающим человеку, некоей буйной и свирепой силой, готовой сокрушить нас, если мы прежде не сокрушим ее, не укротим и не заставим нам служить.
Дзэнский аскетизм не сводится к обузданию или искоренению страстей, желаний, инстинктов. Важнейшее его требование: уважать природу, избегать всякого насилия над ней – будь то наша собственная природа или же окружающий нас мир. Самоистязание, умерщвление плоти столь же неправомерны по отношению к себе самому, как и идея корыстного и безоглядного использования природных богатств. Таким образом, концепция дзэнского аскетизма ничуть не сродни современным прагматическим, грубо материалистическим тенденциям в науке, промышленности, коммерции, опирающимся на новомодные идейные течения.
Дзэн ставит перед человеком задачу относиться к природе с уважением, любить ее и жить своей естественной жизнью, признавая единство с природой – пусть не в математическом выражении, но в том смысле, что природа живет в нас, а мы – в природе. Вот почему дзэнский аскетизм и проповедует простоту, суровость, строгость, мужественность, целеустремленность, отказываясь от использования природы в корыстных интересах.
Некоторые опасаются, что аскетизм приведет к снижению их жизненного уровня. На это можно возразить лишь то, что все сокровища мира не стоят потерянной души. Разве во имя поддержания или улучшения своего драгоценного уровня жизни люди во всем мире не вовлечены в бесконечные военные приготовления? Если такое положение сохранится, нет никаких сомнений, что в конечном счете мы уничтожим друг друга, причем не в локальном, а в глобальном, международном масштабе. Не лучше ли вместо чисто материального уровня жизни заботиться об улучшении качества нашей жизни? Пусть это трюизм, но никогда еще в истории не было такой нужды в громогласном повторении трюизмов, как в наше время, проникнутое алчностью, завистью и агрессивностью. Мы, приверженцы Дзэн, должны сейчас особенно решительно отстаивать идею аскетизма.
* * *
Эстетический аспект Дзэн-буддизма тесно соотносится с концепцией дзэнского аскетизма, когда речь идет о снятии личностного начала, слиянии субъекта и объекта в Едином, в Абсолюте, в Пустоте (шуньята). Само это утверждение довольно странно, однако оно представляет собой фундамент, основу доктрины Дзэн, и потому различные его модификации встречаются повсеместно в дзэнской литературе. Многие специалисты с переменным успехом пытались дать ему философское обоснование. Такая задача, безусловно, требует упорной и напряженной работы мысли, но и сама попытка осмысления подобного феномена чревата серьезными ошибками в толковании смысла дзэнской практики. По этой причине, как уже отмечалось, Дзэн избегает абстрактных суждений и концептуального резонерства. Дзэнские литературные памятники в подавляющем большинстве представляют собой бесконечную цепочку цитат и извлечений из так называемых «анекдотов», «случаев» (яп. иннэн) либо «диалогов» (яп. мондо). Для не
