проживало целых три более близких родственника последнего владельца родового имения. Мало того, в предыдущем поколении имелся еще более близкий родственник, которого раньше никто в расчет не принимал и о самом существовании которого семейные адвокаты, как видно, не подозревали, покуда я не выудил его на свет из памяти какой-то старухи, доживавшей свой век приживалкой у богатой родни. Что же сталось с моим наследником? Я как заведенный метался в поисках новых сведений, раз даже переплыл Ла-Манш и вернулся из Франции с неким туманным предположением, которое, однако, привело меня к поразительному открытию: оказалось, что обнаруженный мной прямой потомок, человек буйного нрава и беспорядочного поведения, оставил после себя сына – тот по своим моральным качествам был еще хуже отца; что упомянутый сын, Хью Фицджеральд, женился на красавице-горничной, прислуге в доме Бирнов, стоявшей много ниже его по статусу, но неизмеримо выше по достоинству; что вскоре после женитьбы он умер, а его жена с ребенком (мальчиком или девочкой, мне установить не удалось) вернулась под крыло прежних хозяев. Во время моего расследования тогдашний глава семейства Бирн служил в полку герцога Бервика, и мне пришлось больше года дожидаться ответа на свой запрос. Наконец я получил короткое, заносчивое по тону письмо. Я полагаю, что Бирн, как солдат, испытывал презрение к штатскому; как ирландец – ненависть к англичанину; как якобит – ревность ко всякому, кто благоденствовал под властью «узурпатора». Бриджет Фицджеральд, сообщил он, была всецело предана его сестре и разделила ее судьбу, последовав за миссис Старки на континент, а после в Англию. Его сестра и муж сестры умерли; о Бриджет Фицджеральд ему ничего не известно – о ней мне лучше справиться у сэра Филипа Темпеста, опекуна его племянника. Я опускаю здесь язвительные полунамеки, посредством которых честный служака желал донести до меня больше, чем содержалось в словах, поскольку все это не имеет значения для моего рассказа. Сэр Филип сообщил, что регулярно выплачивает содержание одной пожилой женщине по фамилии Фицджеральд, проживающей в деревне Колдхолм близ усадьбы Старки, но есть ли у нее потомство, сэр Филип сказать не мог.

И вот серым мартовским утром я увидел перед собой места, описанные в начале этой истории. Я спросил дорогу к коттеджу Бриджет, но далеко не сразу понял ответ, прозвучавший на непривычном мне грубом диалекте.

Кое-как я уразумел, что мне нужно держать путь на далекие огни в окнах господской усадьбы, где жила семья фермера, исполнявшего обязанности стюарда; в ту пору молодой сквайр для расширения своего кругозора совершал вояж по континентальной Европе. В конце концов я разыскал домик Бриджет – вросшую в землю замшелую лачугу. Забор, некогда окружавший небольшой участок, давно истлел, и молодая лесная поросль придвинулась к самым стенам, так что в доме, должно быть, вечно царил полумрак. Хотя по лондонским понятиям время было не позднее, около семи часов вечера, на мой настойчивый стук никто не откликнулся, из чего я заключил, что хозяйка легла спать. Пришлось мне ни с чем идти назад три мили до ближайшей церкви, которую я приметил по дороге сюда; несомненно, где церковь – там неподалеку и ночлег для странника, рассудил я. На рассвете я вновь отправился в Колдхолм по тропинке через поля, поскольку приютивший меня фермер сказал, что так оно выйдет короче, чем в обход по дороге. Утро выдалось холодное, и мои башмаки оставляли темные следы на заиндевелой земле. Проходя мимо густого мелколесья, я увидел старую женщину – и как почувствовал, что она-то мне и нужна. Я остановился и стал наблюдать за ней. Вероятно, в прежние годы она была высока ростом, определенно выше среднего: когда она распрямилась, в ее статной фигуре и горделивой осанке я угадал былую уверенность и силу. Через минуту-другую она снова низко наклонилась к земле, словно что-то искала, и медленно двинулась прочь от меня, вскоре скрывшись в зарослях. А я, по-видимому, сбился с пути и дал крюк, несмотря на все наставления старожила; во всяком случае, когда я подошел к коттеджу, эта женщина уже была там – без каких-либо признаков усталости или одышки после быстрой ходьбы. Но я немного забегаю вперед. Дверь в дом была приоткрыта. Я постучался, и предо мной возникла ее величавая фигура. Она молча ждала моих объяснений. Из-за полного отсутствия зубов ее рот провалился, отчего нос почти уткнулся в подбородок; над глубоко запавшими глазами нависали прямые седые брови, из-под белых волос проглядывал низкий морщинистый лоб. Я слегка растерялся, не зная, как лучше ответить на ее немой вопрос.

– Если я не ошибаюсь, вы Бриджет Фицджеральд?

Она чуть наклонила голову в знак того, что я не ошибся.

– У меня есть дело до вас. Позволите войти? Мне, право, неловко заставлять вас стоять.

– Обо мне не беспокойтесь, – сказала она.

Сперва я подумал, что она не пустит меня под свой кров, но после короткого колебания – проникнув испытующим взором мне прямо в душу – она пригласила меня в дом и откинула с головы капюшон своей широкой серой накидки, до той минуты частично скрывавший ее лицо. Обстановка в доме была простая и скудная. Но перед образом Богоматери, о котором я говорил выше, стоял букетик свежих примул, и я сразу понял, зачем она спозаранку отправилась в ближний лес и что искала у себя под ногами среди первых зеленых побегов. Она перекрестилась, поклонилась Мадонне, потом повернулась ко мне и предложила сесть. Все это время я внимательно изучал ее лицо и пришел к заключению, что на нем не написано ничего порочного, вопреки ожиданиям, подогретым россказнями моего вчерашнего хозяина. Своенравие, вспыльчивость, непреклонность, даже суровость – все это было в ее лице, изборожденном, вернее, исполосованном мукой горьких одиноких слез, но не было в нем ни зловредности, ни коварства.

– Да, я Бриджет Фицджеральд, – молвила она, прервав молчание.

– И ваш покойный муж – Хью Фицджеральд, бывший владелец имения Нок-Махон близ Килдуна в Ирландии?

В темной глубине ее глаз забрезжил слабый огонек.

– Верно.

– В таком случае позвольте задать следующий вопрос: есть ли у вас дети?

Глаза ее полыхнули огнем. Она хотела ответить, но не смогла, – казалось, в горле у нее стоял ком. Прежде чем говорить с незнакомцем, она должна была успокоиться – или не говорить вовсе. После минутной борьбы с собой она сказала:

– У меня была дочь… Мэри Фицджеральд… – И тут ее сильная воля сломалась, верх взяла страстная натура, и Бриджет дрожащим голосом взмолилась: – Ох, не томите!.. Что с ней? Что с ней?..