– Что-то случилось?

– Не то чтобы, но для того, чтобы не случилось, ты и понадобился.

– Спрашивайте.

– Тут вот какое дело…

Чего это он мнётся, никогда его таким не видел.

– Ты не откажешься поговорить с одним человеком…

– С каким? – не понял я. Обычно, если они кого-то посвящали в моё дело, то приводили и знакомили, а тут вдруг спрашивает.

– Он психолог. Мы хотели попробовать узнать у тебя кое-что, по новой методике. Понимаешь, скоро пленум, нам нужно подготовиться. Саша оставляет пост, но мы хотим быть уверены в тех людях, кому он достанется. Ты многое сообщил, но вдруг что-то забыл, мало ли, сам говорил, что бывает так, вспоминаешь о чем-то, когда столкнёшься с этим.

– Чего, пытать решили? – невесело хмыкнул я, улыбнувшись лишь уголком губ.

– Ты сдурел, что ли? Хотели бы, ещё тогда, в самом начале сделали бы!

– Так что тогда?

– Учёные называют это гипноз…

– А-а-а, понятно, выпотрошить решили, да ещё и согласиться упрашиваете? Гуманно. Только вот зачем, не понимаю. Я даю вам всю информацию, какую только могу вспомнить, утаивать не в моем характере.

– Я и не говорил, что ты что-то утаиваешь, но, Саша, ты выдаёшь информацию, которую сам анализировал. Сделал какие-то выводы и дал нам. Понимаешь, на каждую проблему можно и нужно смотреть с разных сторон. Вот взять любого из тех, кого ты нам предложил устранить…

– Я ничего такого не предлагал… – возмутился я, впрочем, не особо яростно, – просто озвучил свои мысли.

– А ставрополец и алкаш?

– По этим двум, может, ещё пяток козлов наберётся, другого мнения быть не может. Думаю, не сделай вы так, как я предложил, в милиции сейчас висели бы нераскрытые убийства.

– Вот видишь, ты судишь, исходя из своих, одному тебе ведомых мыслей. Что если кто-то из них мог сделать и что-то хорошее, но теперь будет лишён этой возможности? Вдруг кроме него такое и сделать-то больше некому?

– Да уж, – я покачал головой, – думаю, ещё таких уродов, мечтающих уничтожить СССР, поискать надо! А больше, кроме полнейшей разрухи, они ничего и не сделали, факт.

– Это опять же только твоё суждение.

М-да, какой ты сегодня упёртый, гражданин председатель… Чего задумал?

– Товарищ Семичастный, по-моему, мы это все обсуждали ещё в семидесятом. Скажите, какой мне был смысл топить одних и продвигать других, а? Если так разобраться, то я никого из вас лично не знал никогда, даже близко не видел. Так почему я решил довериться кому-то, а других уничтожить? Что вы хотите от меня, к чему весь этот разговор? Вы как будто первый раз меня видите и слышите, что ещё вам нужно доказать? С моей помощью вы нейтрализовали кучу преступников, всех этих насильников и мучителей, убрали из органов продажных ментов и ваших подчинённых. Страна получила толчок, идёт развитие по всем областям, но… Вы начинаете игру в недоверие. Я не понимаю вас. Александр Николаевич в курсе? Он это одобрил?

– Я тоже всегда честен с тобой, поэтому расскажу. Да, генсек в курсе и не одобрил, поставил условие. Все должно пройти только с твоего согласия. Он боится, что ты обидишься и откажешься сотрудничать. Как видишь, я ничего не скрываю.

– Хорошо, я согласен на этот ваш допрос, но предупрежу сразу…

– Саш, пока не сказал того, о чем можешь пожалеть, подумай, – обрезал мое выступление Семичастный.

– Вот это я и хотел сказать. Подумайте… После таких процедур наши отношения уже не будут прежними, это очевидно.

– А что такого ты скрываешь, что делаешь подобные заявления? – вдруг завёлся председатель.

Да, чёрт, нашёл с кем играть. Кто я по сравнению с этими мастерами интриг? Дитя неразумное!

– Делайте, что хотите, – отступил я, – я все сказал!

– Извини, Александр, возможно, я погорячился, но ты меня заставил. Пойми ты, вдруг тот же Романов, которому предстоит стать новым генеральным, окажется сволочью? Что тогда? Что произойдёт, если он, придя к власти, просто выкинет нас на помойку, что будет с вами, со всеми нами, со страной? Повышая на меня голос, обижаясь, ты не смотришь на проблему с другой стороны?

– Возможно, вы и правы, – я отступил, – возможно. Но я всегда говорил, что не даю вам рекомендаций, а лишь выкладываю известные факты, и только вы сами принимаете решения. Единственный, кого я просил взять в команду сразу и не раздумывая, это Машеров. Хорошо, давайте вашего гипнотизёра, посмотрим, что выйдет.

Предполагал ли я такое развитие событий? Если честно, в самом начале – да. Более того, ждал даже захвата и жёсткого допроса, но сейчас, через несколько лет нашего, так сказать, сотрудничества… Не знаю. Наверное, все же не ждал. Злюсь? Ну, а вы как думаете? Ладно если узнают что-то, что я и правда умолчал, а если попытаются впихнуть мне установку на что-нибудь? Нет, не буду даже думать о таком. Эх, Шелепин, как же тебя убедили-то? Хотя о чем я говорю? Сам в такой ситуации поступил бы по-другому? Как знать, как знать, возможно, я бы поступил ещё жёстче, тогда чего обижаться? Они лишь хотят знать больше, чем им дают, разве это плохо?

Психолог оказался молодым человеком, максимум лет тридцать, я даже удивился. Встретил он меня не в пресловутом белом халате и с лампой в глаза, а рукопожатием. Тёплая ладонь, жмёт лишь обозначая жест, не давит. Смотрит располагающе, глаза серые, взгляд спокойный, взгляд уверенного в себе человека. Кстати, насчёт халата, врач был одет в отличный костюм, скорее даже импортный, ткань уж больно непривычная для нашей страны этих лет, нагляделся я за эти годы официальных костюмов от фабрики «Большевичка».

– Вам объяснили суть дела? – поинтересоваться психолог. Знакомиться он не стал, точнее, не назвал своего имени, моё-то, понятно, он и так знает.

– В общих чертах, – кивнул я.

– Тогда… Садитесь в кресло, занимайте то положение, в котором вам наиболее удобно.

– Мне удобнее всего на животе, – хмыкнул я. – Спать я люблю именно на животе.

– Тут будет не совсем сон, – без какой-либо конкретики ответил врач.

Я уселся в нечто похожее на кресло стоматолога, такое же плоское, но широкое и с подставкой для ног, это чтобы расслабиться мог. По указанию психолога закрыл глаза.

– Думайте о самом приятном воспоминании в вашей жизни. Меня слушать не нужно, просто вспоминайте.

И я мгновенно вспомнил двадцать третье февраля две тысячи двенадцатого года. В этот день, точнее ночь, родилась моя любимица Аленка. Поздним вечером я отвёз Катерину в родильный дом города Ярославля, в нашем тогда была какая-то ненормальная антисанитария, очень многие подхватывали стафилококк и прочие «приятности» в виде различных болезней. Катя тогда наотрез отказалась рожать в Рыбинске. Оставив жену в больнице, вернулся домой. Было около часа ночи, естественно, сидел как на иголках. Тёща тогда посоветовала ложиться и спать, дескать, когда ещё родит, чего трястись просто так